Трудная книга

В Железноводске, в одной из школ, работает учитель Кривошеев Виктор Константинович. Когда-то у него в четвертом классе был ученик Николай Митин. Он весь «оброс двойками», среди учителей считался хулиганом, грубияном, неисправимым и неподдающимся, и на педсовете встал вопрос о его исключении. Против был только Виктор Константинович. Он считал, что неподдающихся учеников не бывает, что в каждом мальчике есть искра добра и ее только нужно разглядеть и раздуть. По этому пути и пошел вдумчивый учитель. Не буду пересказывать все этапы этого нелегкого пути, расскажу его финал. Шла война, учитель Кривошеев стал командиром танкового взвода, и вот он явился в штаб новой части, куда его прикомандировали. Перед ним стоял майор, Герой Советского Союза, грудь в орденах.

— По вашему приказанию прибыл! — отрапортовал Кривошеев. Но, встретившись с глазами майора, он вздрогнул. Тот — тоже.

— Виктор Константинович!

— Николай!.. Неужели ты?

Они обнялись, бывший мальчишка-озорник и его учитель, который поддержал его когда-то в критический момент и тем помог ему стать героем.

Вот оригинальное письмо, написанное на листе газеты — другой бумаги у автора под рукой не нашлось, а поделиться нахлынувшими чувствами захотелось.

Газета как газета: «Встреча в Женеве», сообщение ТАСС, что-то о Неаполе, о санитарном кордоне и поперек всего — исповедь. Здесь и война, и «дружки», и разного рода искушения, и даже ошибки, и жизненные и грамматические, и женитьба на хорошей, честной девушке, и стремление укорениться на новом месте, куда они с женой приехали.

«Дорогая редакция. Нельзя ли через вас выразить мою сердечную благодарность здешней местной учительнице товарищу Яничек Нине Николаевне за то, что, когда мы приехали и всего прожили два месяца, эта замечательная женщина, не зная меня совсем, доверила мне в долг деньги, на которые я купил хатенку и посадил огород и буду помаленьку рассчитываться с нею. Хатенка хоть и валится, но ничего, я и этим доволен. Рассчитаюсь с долгом, помаленьку будем с женой строиться — я мастер «от скуки на все руки», как говорит русская пословица. Вот только тянет мою душу на школьную скамью. Эх, был бы я хоть немного пограмотней, написал бы хорошее, интересное письмо, как все прожил и перестрадал и переболел душой».

Сила добра!

Кстати, слова эти я заимствовал у одного молодого человека, выступившего в горячей дискуссии по повести «Честь». Дело было в Ярославле, на обсуждение пришел один из авторов упоминавшейся выше статьи «Человек за решеткой» — сторонник предельной жестокости по отношению к преступнику. И тогда выступил этот молодой человек, который сам работал воспитателем в колонии, и на основе своего опыта сказал мудрые слова о силе добра. Сила добра может, как мы видели, предотвратить преступление, она может отвести человека от тюрьмы со всеми ее миазмами, она может поддержать человека и в тюрьме, не дать ему опуститься в «канаву пороков», и выстоять, и «сохранить себя». Великая сила!

Вот у меня на полке лежит «личное дело» — толстая папка с письмами Сергея Алексеева и его очень старенькой матери. Когда-то в молодости он попробовал пройти по жизни «в домашних тапочках». За сравнительно небольшое бытовое преступление его осудили к лишению свободы, и попал он в недоброй памяти бериевские лагеря со всеми их дикостями. В звериной борьбе — или ты меня или я тебя — он кого-то убил и получил наказание — 25 лет. Теперь это совершенно другой человек — мудрый и устремленный. И вот он описывает, как переломилось его сознание, что спасло в нем человека:

«Уголовники и политические заключенные содержались тогда вместе, и между ними была большая неприязнь.

Работал я на машине, возил лес. В рейс нас отправлял политический — мы его звали «дядя Володя». Он такой человек — всегда чем-нибудь да затронет. А я хочу, хочу вспыхнуть, но как погляжу на него, и не могу, бывает ведь в людях иногда что-то хорошее, привлекательное — во взгляде, движениях, в речи, они как-то покоряют, хочется им верить и слушаться. Вот таков был и дядя Володя.

Беседа у нас завязалась на почве моего отказа от работы, очень я устал и не хотел ехать.

— Ты, Сергей, сердишься, а зря, — сказал тогда дядя Володя. — Умишко у тебя есть, прикинь. Ну посадят тебя за отказ в изолятор, — семь суток отсидишь, а глядишь, строптивость свою покажешь — еще добавят, потеряешь силенку, а работать все-таки заставят.

— Да не могу я через силу работать, — горячился я.

— Все мы, Сергей, правы по-своему. А необходимость — вещь серьезная, и уважающий себя человек сообразует свои действия с необходимостью.

С тех пор у нас завязалось знакомство. Он стал снабжать меня литературой, а я, взаимно, перестал его «тыкать» и стал называть на «вы». Как-то он дал мне томик Куприна и обратил мое внимание на рассказ «Собачье счастье», потом спросил:

— А не похожа ли и твоя жизнь, Сергей, на собачье счастье?

Я сперва не понял его, тогда он пояснил: