Трудная книга

Конечно, с точки зрения социологии все они были выразителями передовых идей своего времени, «вырывались из класса», как это принято говорить, и причины этого, конечно, социальные; но почему в то же самое время, на том же самом этапе общественного развития, при том же самом положении, образовании, в той же классовой среде одни «вырывались», другие «не вырывались», одни продолжали шаркать по паркету петербургских гостиных, другие пошли «во глубину сибирских руд»? Почему на одного подействовали передовые идеи времени, а на другого нет, почему одни стали борцами за идею, а другие душили идею?

Можно ли ответить на эти вопросы, если игнорировать такие дополнительные факторы, как психологию поступков, порывов и побуждений, нравственный уровень людей, для которых личное благополучие ничто по сравнению с высокими целями и удовлетворением своего нравственного голода?

Я понимаю, что во всем этом может быть много спорного. При желании или недоразумении это спорное можно усугубить, приписав, например, автору стремление противопоставить психологическое и социальное начала жизни. Но автор будет в этом не повинен. Он великолепно понимает, что и «социально-экономические категории», и «общественная психология», «общественные настроения», так же как и «индивидуальное сознание» и само понятие «личность», — все это явления общественные, это азбука. Личность — не отдельность, она — продукт и совокупность общественных отношений — это тоже аксиома.

Но эта совокупность общественных отношений приобретает в ней личную форму, и в таком виде и качестве она подлежит особому рассмотрению.

Изучить то, что она привносит в жизнь сама, по ее внутренним, ей имманентным законам и как это сочетается с другими общественными факторами, — вот все, что я хочу сказать, не противопоставить личное и социальное, а, наоборот, установить закономерные связи и влияния этих, как будто бы разнородных, но по сути своей так близких друг другу явлений — вот о чем идет речь: пойти дальше азбуки и глубже аксиомы.

Этого требует от нас сама жизнь, она ставит перед нами вопросы, не вмещающиеся ни в какие аксиомы, и мы не можем над ними не думать.

Ведь Ленин, возражая против кандидатуры Сталина на пост генерального секретаря ЦК партии, выдвигал не политические, теоретические или какие-то другие принципиальные соображения. Он говорил именно о психологии, о чертах характера: что Сталин груб, деспотичен, нетактичен, не уважает людей и т. д. «Это не мелочь, — заканчивает Ленин письмо съезду, — или это такая мелочь, которая может получить решающее значение». Действительность, к сожалению, превзошла все его опасения, и мы очень дорого заплатили за то, что мудрое предупреждение Ленина в свое время не было принято во внимание. Можно, значит, сидеть в тюрьмах, многократно бывать в ссылках, бежать и снова бороться, можно всю жизнь, казалось, отдавать за освобождение народа, а потом стать деспотом освобожденного народа. Вот что такое психология!

Или: секретарь райкома, сын батрака, рабочий человек, воевавший, партизанивший в своем районе, много сил положивший потом на восстановление, развитие его после войны, вдруг оказывается вовлеченным в шайку хищников и расхитителей хозяйства этого же, своего, родного района, с которым он связан кровью и жизнью. И снова психология: нет, он ничего сам не брал, ничем не пользовался, но ему, видите ли, хотелось выдвинуться, быть на лучшем счету, на виду, и ради этого он пошел на самые подлые сделки и махинации.

Психология, нравственность… Они как будто бы вне политики. Но это только «как будто бы», только кажется. Всегда, во все времена они были частью идеологии, становились и становятся в жизни самой настоящей большой политикой. Это великолепно понимает и учитывает буржуазная пропаганда.

«Используя национальные различия, религиозные предрассудки, человеческие слабости — зависть, женское тщеславие, стремление к удовольствиям, необходимо развить индифферентность к целям коммунистического государственного руководства» — так западногерманский журнал «Ауссенполитик» формулирует задачи «психологической войны» против коммунизма.

А вот мнение рабочего-столяра. Он возмущается своим директором, который живет, как ему кажется, на очень широкую ногу:

— Почему люди шли за большевиками? Потому что они с народом шли. Потому что они народу глаза открывали и вели, куда нужно. И сами были во всем первыми. Кто первый в тюрьму шел? Большевики. Кто первый в Сибирь шел? Большевики. Кто на каторгу, на виселицу шел? Большевики. А наш?.. Что наш? Вы мне дайте, говорит, ставку, вы мне дайте премию, вы мне дайте кабинет, машину, дачу, тогда я вас буду к коммунизму вести, а не дадите — добирайтесь сами. Политика!