Трудная книга

Вобрав в себя все лучшие устремления и опыт предшествовавших эпох, преодолев ошибки прошлых поколений, коммунизм под корень подсек упомянутое древо несовершенств человеческой жизни — экономические основы, — и это главное, решающее. Он низвел идеал с заоблачных небес и поставил его на твердое земное основание. Он перевел его из области мечты в область практических программ и планов, связав его с тем, без чего человек действительно не может жить. И вот тут-то проявляется все значение самого идеала — он тоже вступает в бой. Больше того, без него бой не может быть выигран. Пить, есть и одеваться без того, чтобы знать, во имя чего ты пьешь, ешь и одеваешься, во имя чего живешь, без этого знания, без этой цели человек сходит с пьедестала человека. В этом суть нашей жизни. И «белая» Арагва, которая из нее и течет, воплощающая в себе все светлое, возвышенное и благородное в нашей жизни, ширится и набирает силу. Да, ее воды еще встречаются со струями той, другой, «черной» Арагвы, сумрачные берега которой нам выпала невеселая доля исследовать, сталкиваются, бурлят, но в конце концов обязательно побеждают. С трудами, с боями, но побеждают. А в жизни это происходит так.

«Наш» человек, сильный, энергичный, талантливый и деловой. Он верит в правду того, что делает. Бывший батрак, он еще в 1928 году создает колхоз из казахов-кочевников, не привыкших пахать землю. Годы труда, усилий и творчества, и не малые, долгие годы. И вот в диких степях — цветущий колхоз, почти город, с клубом, с народным театром, даже со своей оперой. И народ воздает ему должное, впрочем, может быть, и не совсем нужное: на постаменте устанавливается его бюст, бюст председателя, дважды Героя. Но рядом с этим бюстом на этот постамент вдруг вылезает и он сам, живой и, как обнаружилось, не такой уж совершенный человек, не выдержавший тяжести собственной славы. Человек поднимается над жизнью, над людьми и на все начинает смотреть с высоты этого бюста: он хитрит с государством, он груб с людьми, он самодурствует, он строит себе хоромы в четырнадцать комнат, он упивается своим обожествленным «эго». И возникает мучительный вопрос: «наш» он или «не наш»?

Но вот правда берет верх — его самого и бюст его ниспровергают. Он сопротивляется, он цепляется за осыпающиеся края постамента, он целый год пишет туда, пишет сюда, мучает людей, мучается сам, но в конце концов все понимает: дом свой в четырнадцать комнат он добровольно отдает под школу-интернат, а сам берется за обыкновенную, рядовую работу, за которую ни бюстов, ни постаментов не полагается, и, как говорят теперь, он и здесь проявляет свой талант и свою силу.

Значит, все-таки «наш»! Как, с каким трудом и болью, через какие сложности пришло к победе это «наш», но пришло.

Такова жизнь. В этом ее развитие, в этом ее сила: в непримиримой борьбе со злом, в активности добра.

Истины ради нужно сказать (ибо на этом обычно играет религия), что Христос, по евангельской легенде, тоже взял веревку и выгнал из храма оскверняющих его мытарей и фарисеев. Ну что ж, очень хорошо сделал! Но потом-то он учил совсем другому, обратному: не противься злу; и в этом ведь суть христианства. Все дело в том, что возникло оно тоже из разных источников и из разных социальных потоков. Зародившись в недрах бурлящего, но бессильного народа, оно захватило оттуда какие-то свои отдельные, страстные струи, которые потом потерялись в черных водах примиренческой, даже рабовладельческой философии. Признание могущества зла, обессиливание добра, проповедь ненужности, даже греховности борьбы и перенос нравственного идеала в грядущее царство небесное — вот философия, которая не могла не погубить христианство.

Наше добро другое. В его активности, наступательности, боевом задоре и заключается залог его осуществимости.

Добро должно быть с кулаками,
Добро суровым быть должно,
Чтобы летела шерсть клоками
Со всех, кто лезет на добро.

Станислав Куняев

Эта активность, боевитость добра, так же как обязательно дополняющая ее непримиримость ко злу, должна пронизать у нас все и всех. Но в осуществлении этого я вижу две опасности. Опасность первая: все равно ничего не получится — это те, кто уже пробовал, обжегся и опустил руки, или те, кто не пробовал и не хочет пробовать: им все равно.

Опасность вторая: это нас не касается, это касается «масс», а мы номенклатура, у нас на плечах — во! за спиной — во! у нас другой аршин.

Этот «аршин» я наблюдал много раз в своей пропагандистской, лекционной работе, даже в самых глухих местах. Такие люди почему-то считают, что лекции устраиваются для «масс», что только «массы», «малых сих», нужно просвещать и воспитывать, и все это не имеет никакого отношения к ним, к руководителям. А ведь именно руководитель-то здесь — главная фигура, он прежде всего должен быть сам воспитан, и аршин должен быть для всех один.