Трудная ноша. Записки акушерки

Мы с Джун переглянулись над кроватью, и тут, наконец, приехал лифт. Путь наверх занял, как нам показалось, целую вечность. Рыдания Кристел эхом отражались от металлических стенок кабины. Лифт, содрогнувшись, остановился. В тот же миг, как распахнулись двери, мы вытолкали кровать в фойе верхнего этажа, от чего у нас сразу заныли руки и плечи, и покатили вперед, петляя между сотрудниками дневной смены, которые, чтобы не дожидаться лифта, направлялись к лестнице.

– Извините, дайте проехать, – выкрикивали мы на бегу.

Когда срочно перевозишь пациента, кажется, что все вокруг двигаются как в замедленной съемке, почти с комической медлительностью, едва успевая перевести на тебя взгляд, пока ты огибаешь с каталкой углы и стараешься не врезаться в стены, несясь на всех парах.

И вот наконец родильный зал. Мы с Джун отчаянно застучали своими бейджами по сенсорной панели входных дверей, и они широко распахнулись перед нами. Сестра из ночной смены нас уже ждала, вместе с двумя педиатрами и Сорайей, темные глаза которой сверкали из-под хиджаба. На всех обращенных ко мне лицах читался очевидный, хоть и невысказанный, упрек: это ты виновата. Я знала, что это не так – шейка матки Кристел подчинялась мне не больше, чем мировой фондовый рынок или Эль-Ниньо, но в тот момент я чувствовала себя худшей акушеркой на свете, гонцом, доставляющим плохие новости о проблемах и кризисах, пациентках с непослушными матками, несвоевременными схватками и шейками, которые решают расширяться, в то время как должны быть сжаты плотней цветочного бутона. Персонал смотрел на меня с плохо скрываемой яростью, словно я привезла им горшок с дерьмом, а не перепуганную девочку, готовую родить жалкое крошечное существо, которому предстоит пережить или не пережить свои первые отчаянные попытки задышать. В последнее время, по мере того как количество пациенток начинает превышать количество свободных коек и акушерок, критерии приема в родильный зал – эту Мекку материнства – становятся все строже (порой до жестокости). Женщины, у которых схватки идут часто, но они пока терпят, отправляются обратно в палаты по распоряжению суровой медсестры, которая считает, что в родзал следует принимать только тех, кто, по ее неподражаемому выражению, «уже зверем воет». Соответственно, ко всем неудобным пациенткам с преждевременными схватками она относится с подозрением, пока они не начнут корчиться прямо у нее на глазах, и помоги господь той акушерке, которая явится к дверям родзала без предварительного согласования, шепча что-то утешительное паникующей пациентке, при этом заранее зная, что свободных мест нет. Я неоднократно сталкивалась с таким враждебным приемом, и всегда мне было очень тяжело скрывать его от женщин, которые считали, что наконец-то добрались до места, где им – вполне заслуженно – помогут.

Кристел, конечно, была напугана, но тоже все видела, и тут же обратила внимание на недовольные выражения лиц тех, кто встретил нас у дверей. Она приподнялась на постели, обхватила меня руками и закричала:

– Что они будут делать? Они спасут моего ребенка? Еще же слишком рано!

Волосы у нее снова сползли на лицо, и я еще раз поправила их, а она вдруг прижалась щекой к моей ладони, отчаянно нуждаясь хотя бы в малой толике любви, которую я могла ей дать. У меня не было ответов на ее вопросы, а даже если бы и были, не было времени на разговоры. Акушерки быстро понимают, что нельзя всегда говорить пациенткам «все будет хорошо», потому что на самом деле может быть и плохо. Природа жестока. Доморощенные присказки типа «дети рождаются, когда они готовы» на самом деле лгут: дети рождаются и когда готовы, и когда не готовы, и иногда все кончается хорошо, а иногда – совсем наоборот. Суровый опыт учит акушерку тому, что только дура всегда обещает хороший конец.

Сорайя схватилась за изножье кровати, сестра родзала – за изголовье, и я почувствовала, как руки Кристел оторвались от меня, когда ее покатили к ближайшей свободной палате. Двойные двери распахнулись и захлопнулись, а я одна осталась стоять в фойе. Я слышала смех акушерок, спускавшихся по ступенькам, следуя домой.

– Я ему сказала, чтобы не тратил зря время, – произнес веселый голос, потонувший в звуках шагов. Хлопнула дверь, и наступила тишина.