Я не устаю поражаться тому, как женщины боятся рассматривать собственные тела, если речь идет о здоровье. Мы готовы часами отыскивать у себя проблемы с жиром на бедрах, кожей на руках, формой бровей или с чем угодно, что не совпадает с современными стандартами красоты, однако когда речь заходит о припухлостях, затвердениях и прочих интимных подробностях мы начинаем страшно пугаться визуального осмотра. Даже позвонив нам со словами «у меня из влагалища что-то торчит», женщина может категорически отвергнуть предложение пойти, взять зеркало и посмотреть, заранее испытывая отвращение к тому, что может увидеть. Подозреваю, что такое нежелание смотреть –
– Мне трудно сказать, что в действительности происходит, опираясь только на ваше описание по телефону, – осторожно сказала я, записав ее фамилию на бланке входящих звонков, и пометив ниже: «Симптомы неясные; пациентка сообщает о болях в области шва, но по голосу кажется здоровой». Я оторвала бланк от корешка и положила в стопку других, накопившихся на посту за день. В ту смену мы дошли до точки, когда уже не имело смысла учитывать, кто должен прийти и кто уже пришел – чему быть, того не миновать.
– Почему бы вам не заехать в госпиталь, Яс, – предложила я, – и мы, как только появится возможность, вас осмотрим. Правда, сейчас все очень заняты, – ввернула я отработанный намек. В углу комнаты ожидания какая-то женщина в полный голос ругалась со своим парнем из-за куриной ножки, которая последней осталась в картонном ведерке, заказанном ими для подкрепления сил. «Все ясно, – решила я, наблюдая, как еще несколько женщин ворчат и вздыхают, сидя за стеклянной перегородкой. – Вы можете немного подождать».
Когда Яс явилась в приемное, то выглядела в точности как идеальная молодая мамочка: стройная, миниатюрная, с иголочки одетая, блестящие темные волосы собраны в аккуратный пучок, помада на губах подобрана по цвету к детской сумке через плечо. Когда я предложила ей поднести детское автомобильное кресло, в мягком нутре которого безмятежно спал ее ангелочек, она лишь улыбнулась и подняла его одной рукой, словно кресло ничего не весило.
– Я сама, – ответила Яс. – Но все равно спасибо.
Я рассчитывала увидеть бледную тень, которая едва волочит ноги, а вместо нее передо мной стояла спокойная, уверенная в себе женщина. Я улыбнулась Яс в ответ – повторяйте за пациенткой, отзеркаливайте – и повела ее в первый бокс.
Яс осторожно поставила автомобильное кресло на пол и присела на кровать, одним ловким движением забросив обе ноги в новеньких кроссовках на простыню в изножье. Посматривая на нее исподтишка со скрытым скептицизмом, я начала включать аппараты и мониторы, стоявшие возле койки. Мало кто из рожениц, перенесших кесарево сечение пару недель назад, мог двигаться с такой легкостью и уверенностью, не говоря уже о пациентках с абдоминальными инфекциями. Яс послушно закатала рукав шелковой блузки, чтобы я надела ей на руку манжету и измерила давление. На мои стандартные вопросы она отвечала вежливо, но без подробностей.
– Яс, – сказала я, – все ваши показатели в норме, что очень хорошо. Давайте теперь я осмотрю ваш шов? Если у меня возникнут сомнения, я приглашу врача, чтобы и он посмотрел.
Яс широко улыбнулась.
– Конечно, – сказала она, расстегивая джинсы и спуская их до бедер. Живот у нее оказался гладким и загорелым: она явно была из числа женщин, которые благодаря удаче (точнее, хорошей генетике) избежали появления растяжек, превращающих кожу в сдутый воздушный шарик, как у большинства молодых матерей. Поскольку лишних складок не наблюдалось, шов оказался сразу у меня перед глазами – тонкая красная линия, пересекающая живот. В уме я отметила себе запомнить фамилию врача, делавшего кесарево: тут явно чувствовалась рука мастера. Я натянула голубые одноразовые перчатки, взяв их с тележки возле кровати, и осторожно прошлась пальцами по шву. Никаких неровностей, припухлостей, никакого смещения кожи к одному из краев. Шов можно было демонстрировать на страницах учебников.