Читаем Трудная ноша. Записки акушерки полностью

Десять коротких минут пролетели за телефонными звонками и разборкой кучи карт пациенток, поступивших в отделение. Отвечая на звонок беременной на тридцать первой неделе с преждевременными схватками и последовавшее за ним сообщение о женщине, у которой началось кровотечение прямо в автобусе, по дороге домой с работы, я поняла, что надо скорей освобождать кровати для них и прочих срочных случаев, которые традиционно начинаются ближе к вечеру. Я дала Яс отдохнуть, сколько смогла, прежде чем вернуться к ней в бокс, где обнаружила ее тихонько похрапывающей. Руки по-прежнему лежали по бокам, но когда Яс задремала, развернулись ладонями вверх, словно в неслышной мольбе.

– Яс, – позвала я, осторожно тряся ее за плечо. – Как вы себя чувствуете?

Она открыла глаза, не сразу сообразив, что над ней за странное лицо и почему она в таком странном месте.

– Все в порядке, – ответила она.

Потом перевела взгляд на живот и отогнула край влажной повязки.

– Так приятно! Большое вам спасибо.

«И мне тоже приятно», – хотела я сказать. С каждым днем больница принимала все больше пациенток; дежурства превращались в бесконечную чехарду, и я сознавала, что мои прикосновения уже не так ласковы, а мысли не всегда добры. Старшие коллеги старались раньше выйти на пенсию или перевестись на менее стрессовые должности, а молодежь, поступавшая в отделение, сначала сильно пугалась трудностей нашей работы. Я же находилась в каком-то промежуточном положении: еще не старшая, чтобы всегда знать, за какие ниточки дергать, но и не такая молодая, чтобы обращаться за помощью, если что-то идет не так. Чувство было не самое приятное, и временами мне приходилось несладко от размышлений о том, на своем ли я месте и действительно ли помогаю людям. Вот почему сознание того, что я могу кого-то утешить и дать женщине драгоценную десятиминутную передышку, действительно доставило мне удовольствие.

Яс привычно привела себя с порядок: джинсы застегнуты, блузка заправлена, влажная повязка аккуратно сложена в тазик возле кровати. Она не позволила мне подать ей автомобильное кресло с Биной, равно как не согласилась взять чистые салфетки и обезболивающее на всякий случай. Я проводила ее к двойным дверям отделения и посмотрела, как она уходит с той же непринужденной грацией, что и на пути сюда. Ей – и мне тоже – предстоял еще один длинный день, обе мы несли свои раны и продолжали трудиться: Яс с тряпкой и пылесосом, я с перчатками и марлей, – каждая прокладывая собственный маршрут через боль к исцелению.


О медицинской униформе


Накрахмаленный белоснежный халат, часы-луковица на сверкающей цепочке, белый ремень с серебряной филигранной пряжкой. Непрозрачные колготки, аккуратно зашнурованные туфли, завязанные симметричными бантиками шнурки. Вот он, классический образ идеальной акушерки. Я, однако, никогда так не выглядела, хоть и мечтала периодически носить форму, отмененную двадцатью годами ранее, когда власть предержащие решили, что персонал будет лучше работать (и дешевле стоить), если его переодеть в блузы и брюки унисекс. Шапочки с накрахмаленными крыльями, те самые, из «Позовите акушерку», отошли в прошлое, и теперь нам следовало носить бесполую унылую форму. Это, сказали нам, и есть прогресс.

Моему поколению студентов первому выпало переодеться в новую, утвержденную государственным указом, униформу. Несмотря на ее очевидное уродство, мы, хохоча, ринулись в аудиторию, которую выделили под раздевалку в ту пятницу, спустя несколько месяцев с начала нашей учебы. Столы стояли по стенам, за окном серел городской пейзаж, в аудитории царил холод. И все равно мы спешили скорее раздеться и примерить наши новенькие, накрахмаленные форменные наряды, прежде чем отправиться на первую клиническую практику. Хоть мы и посмеивались друг над другом из-за темно-серых блузок и синих брюк на шнурке, крутясь перед зеркалом, все ощущали гордость, наслаждаясь непривычным прикосновением жесткой ткани к покрытой мурашками коже. Мы были зелеными новичками, в возрасте от семнадцати до сорока одного года; некоторые из нас впервые покинули дом, а некоторым приходилось совмещать учебу с семейной жизнью. У кого-то еще не прошли прыщи, а кто-то уже жаловался на седые волосы и детей-подростков, но впервые благодаря униформе мы все стали равны. Мы прошли разный путь, но теперь наслаждались чувством единства. Наконец-то мы стали общностью.

Перейти на страницу:

Все книги серии Спасая жизнь. Истории от первого лица

Всё, что осталось. Записки патологоанатома и судебного антрополога
Всё, что осталось. Записки патологоанатома и судебного антрополога

Что происходит с человеческим телом после смерти? Почему люди рассказывают друг другу истории об оживших мертвецах? Как можно распорядиться своими останками?Рождение и смерть – две константы нашей жизни, которых никому пока не удалось избежать. Однако со смертью мы предпочитаем сталкиваться пореже, раз уж у нас есть такая возможность. Что же заставило автора выбрать профессию, неразрывно связанную с ней? Сью Блэк, патологоанатом и судебный антрополог, занимается исследованиями человеческих останков в юридических и научных целях. По фрагментам скелета она может установить пол, расу, возраст и многие другие отличительные особенности их владельца. Порой эти сведения решают исход судебного процесса, порой – помогают разобраться в исторических событиях значительной давности.Сью Блэк не драматизирует смерть и помогает разобраться во множестве вопросов, связанных с ней. Так что же все-таки после нас остается? Оказывается, очень немало!

Сью Блэк

Биографии и Мемуары / История / Медицина / Образование и наука / Документальное
Там, где бьется сердце. Записки детского кардиохирурга
Там, где бьется сердце. Записки детского кардиохирурга

«Едва ребенок увидел свет, едва почувствовал, как свежий воздух проникает в его легкие, как заснул на моем операционном столе, чтобы мы могли исправить его больное сердце…»Читатель вместе с врачом попадает в операционную, слышит команды хирурга, диалоги ассистентов, становится свидетелем блестяще проведенных операций известного детского кардиохирурга.Рене Претр несколько лет вел аудиозаписи удивительных врачебных историй, уникальных случаев и случаев, с которыми сталкивается огромное количество людей. Эти записи превратились в книгу хроник кардиохирурга.Интерактивность, искренность, насыщенность текста делают эту захватывающую документальную прозу настоящей находкой для многих любителей литературы non-fiction, пусть даже и далеких от медицины.

Рене Претр

Биографии и Мемуары

Похожие книги

Чикатило. Явление зверя
Чикатило. Явление зверя

В середине 1980-х годов в Новочеркасске и его окрестностях происходит череда жутких убийств. Местная милиция бессильна. Они ищут опасного преступника, рецидивиста, но никто не хочет даже думать, что убийцей может быть самый обычный человек, их сосед. Удивительная способность к мимикрии делала Чикатило неотличимым от миллионов советских граждан. Он жил в обществе и удовлетворял свои изуверские сексуальные фантазии, уничтожая самое дорогое, что есть у этого общества, детей.Эта книга — история двойной жизни самого известного маньяка Советского Союза Андрея Чикатило и расследование его преступлений, которые легли в основу эксклюзивного сериала «Чикатило» в мультимедийном сервисе Okko.

Алексей Андреевич Гравицкий , Сергей Юрьевич Волков

Триллер / Биографии и Мемуары / Истории из жизни / Документальное
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ

Пожалуй, это последняя литературная тайна ХХ века, вокруг которой существует заговор молчания. Всем известно, что главная книга Бориса Пастернака была запрещена на родине автора, и писателю пришлось отдать рукопись западным издателям. Выход «Доктора Живаго» по-итальянски, а затем по-французски, по-немецки, по-английски был резко неприятен советскому агитпропу, но еще не трагичен. Главные силы ЦК, КГБ и Союза писателей были брошены на предотвращение русского издания. Американская разведка (ЦРУ) решила напечатать книгу на Западе за свой счет. Эта операция долго и тщательно готовилась и была проведена в глубочайшей тайне. Даже через пятьдесят лет, прошедших с тех пор, большинство участников операции не знают всей картины в ее полноте. Историк холодной войны журналист Иван Толстой посвятил раскрытию этого детективного сюжета двадцать лет...

Иван Никитич Толстой , Иван Толстой

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное
40 градусов в тени
40 градусов в тени

«40 градусов в тени» – автобиографический роман Юрия Гинзбурга.На пике своей карьеры герой, 50-летний доктор технических наук, профессор, специалист в области автомобилей и других самоходных машин, в начале 90-х переезжает из Челябинска в Израиль – своим ходом, на старенькой «Ауди-80», в сопровождении 16-летнего сына и чистопородного добермана. После многочисленных приключений в дороге он добирается до земли обетованной, где и испытывает на себе все «прелести» эмиграции высококвалифицированного интеллигентного человека с неподходящей для страны ассимиляции специальностью. Не желая, подобно многим своим собратьям, смириться с тотальной пролетаризацией советских эмигрантов, он открывает в Израиле ряд проектов, встречается со множеством людей, работает во многих странах Америки, Европы, Азии и Африки, и об этом ему тоже есть что рассказать!Обо всём этом – о жизни и карьере в СССР, о процессе эмиграции, об истинном лице Израиля, отлакированном в книгах отказников, о трансформации идеалов в реальность, о синдроме эмигранта, об особенностях работы в разных странах, о нестандартном и спорном выходе, который в конце концов находит герой романа, – и рассказывает автор своей книге.

Юрий Владимирович Гинзбург , Юрий Гинзбург

Биографии и Мемуары / Документальное