Трудно отпустить

– М-м-м. – Ленивое трение в сумме с прикосновениями Хантера и взглядом, в котором отражается его собственное желание, невероятно возбуждают. Я чувствую себя комфортно, делая это перед ним, моя уязвимость только побуждает увидеть в этом нечто большее.

– Сначала маленькие победы, а теперь вдохновение? – Улыбка Хантера становится шире.

– К вашим услугам, – бормочу я и прикусываю нижнюю губу. – Вдохновение можно почувствовать во многих местах.

– Как, например, здесь? – уточняет он. У меня перехватывает дыхание, когда Хантер скользит большим пальцем по моей промежности. Легкое прикосновение, но я чувствую его каждым нервным окончанием, до самых кончиков пальцев на ногах. – Или здесь? – Пальцами он убирает мою руку и раздвигает складки так, что ночной воздух касается самых интимных частей моего тела.

Хантер с дьявольской улыбкой и явным желанием в глазах смотрит на меня. Удерживая мой взгляд, он медленно опускает голову между моих бедер.

– Думаю, вот здесь даже лучше.

Когда он дотрагивается до меня ртом, когда тепло его губ смыкается на клиторе, когда жар его языка прокладывает путь вниз к сердцевине, когда его пальцы присоединяются к чувственной атаке, я лишь опираюсь на стол и позволяю ему найти столь нужное вдохновение.

Глава 64. Деккер

Хантер несется по льду, как человек, стремящийся вырваться из ада.

На часах – тридцать секунд до конца игры.

Хантер обходит одного защитника, затем другого.

Двадцать секунд.

Он преследует соперника, что рвется прямо к воротам, не встретив сопротивления со стороны других «Лесорубов».

Десять секунд.

Он замахивается клюшкой и наносит удар по открытым воротам. Катц, спотыкаясь, пытается перехватить шайбу. Теперь только все или ничего. Если соперник забьет, назначат овертайм. Если промахнется, «Лесорубы» выйдут в финал.

Пять секунд.

Хантер бросается вперед в то же время, как шайба уже отправлена в полет. Он блокирует удар собственным телом и получает шайбой в живот.

Раздается звуковой сигнал, и болельщики «Лесорубов» сходят с ума от радости. Шум, музыка, кричалки – они как симфония хаоса, которая никогда еще не звучала так красиво.

Но еще приятнее видеть, как товарищи по команде бросаются к Хантеру, чтобы отпраздновать победу. Слезы застилают глаза, а сердце возносится так высоко, насколько я не думала, что вообще будет возможно.

Мне требуется несколько секунд, чтобы разобрать, что скандирует толпа. Их крик, сначала тихий, постепенно становится сердцебиением арены.

Мэд-докс. Мэд-докс.

Похоже, команде требуется немного больше времени, чтобы это расслышать, но когда это происходит, они отпускают Хантера и отступают на шаг назад, чтоб он оказался в центре внимания, которое так ненавидит.

Но что-то в этом моменте кажется мне таким трогательным. Видеть Хантера, стоящего посреди арены с отражающимся на лице недоверием, которое я не смогла бы описать словами. Вобрать в себя это зрелище.

Он поворачивается к каждой части трибун и прижимает руку к груди, чтобы показать фанатам, что это они делают все это стоящим. Они мотивируют его.

Когда Хантер поворачивается в мою сторону и смотрит мне в глаза, несмотря на большое расстояние, легкий кивок, когда он прижимает руку к сердцу, – все, что мне нужно. Все остальное – чувства, к которым мы никогда не обращались, слова, которые никогда не произносили, будущее, которое никогда не обсуждали, – не имеет значения.

Потому что именно этот момент показывает, как он относится ко мне.

И я, без сомнения, испытываю то же самое.

Глава 65. Хантер

– Мам, я не собираюсь снова это обсуждать. Он приедет на первый матч и, дай бог, на последний, чтобы разделить с нами победу. А может, вообще на всех играх побывает. Все необходимые приготовления уже сделаны. Ты сама видела, да и доктора их одобрили.

– Очень любезно с твоей стороны, но…

– Можешь не приходить, если не хочешь, но Джон будет там, даже если мне придется поставить весь мир на уши. У меня есть средства, так что я сделаю все, чтобы это случилось.

– Но его здоровье. Ты не понимаешь…

– Понимаю. Понимаю, что ты хочешь оберегать его до самой смерти, но такую жизнь и жизнью-то не назовешь.

– Не смей так разговаривать…

– Мы мечтали об этом с самого детства. Когда были подростками, сбегали по ночам и пробирались на арену, чтобы покататься. Мы смеялись и пили пиво, которое украли из холодильника, что отец поставил в гараже. Мечтали о том, как Джон будет сражаться за Кубок Стэнли.

– Но он не играет.

– Нет, играет, – кричу я, когда эмоции пересиливают здравый смысл и уважение, которое я испытываю к матери. – Мы – одно целое. Разве ты не видишь? Я его ноги, потому что он не может ходить. Его рот, потому что он не может говорить. Его сердце, черт возьми, которое все еще бьется. Так не пытайся остановить его, просто потому что боишься микробов. Позволь ему жить. Позволь ему прийти и увидеть то, о чем он когда-то мечтал, и то, что я пообещал воплотить в жизнь ради него.

– Ну что ж, – говорит она самым чопорным тоном. Я расстроил ее. – Мне придется поговорить об этом с твоим отцом.