Читаем Трудное время для попугаев полностью

Устя не понимает, как это произошло. Как сумел так незаметно и основательно вкрасться в ее жизнь Игорь Бещев. Ведь знала, давно знала, что он за человек! И, гуляя с Нателлой, ей поддакивала и сама возмущалась его изящно упакованными выходками на уровне тестов, которыми он травил бедняг одноклассников. Не всех, конечно, Савина, например, или Пеплоева, или Кукурбу не очень-то потравишь: эти – где сядешь, там и слезешь! А у Беса, безусловно, был нюх на опасность. И даже ради ценных сведений о свойствах человеческой природы он не стал бы подвергать себя ответным ударам: в этом была его гибкость, но и, пожалуй, очевидная трусова-тость, в которой, похоже, он не признавался самому себе, выдавая за осторожность. Но трусом, в законченном смысле, он не был. Взять хотя бы прошлогоднюю драку на улице после школьной дискотеки. Ведь он же не удрал, а мог бы – шел впереди всех метров на двадцать, и ему оставалось полшага до поворота. Никто его не звал, сам вернулся, сам вступился за Ленку, хотя она шла с Пикапчиком из седьмого «А». И ему, Бесу, а не Пикапчику рассадили голову и порвали шикарную куртку! Но все же…

Был один день, уже в восьмом классе. Устя запомнила его до мелочей. Встала, как обычно, полседьмого, сама, без будильника. Заставила себя выйти на балкон и сделать на ноябрьском холодке легкую зарядку – хорошо, их балкон смотрит на пустырь и можно не опасаться постороннего любопытства. Потом, под мамино ворчание: «С вечера надо все готовить!» – погладила форму, выпила остывший чай, сорвав кусок колбаски с бутерброда, обула-одела Валечку и побежала по обычному маршруту: детсад – школа…

В детском саду, однако, вышла заминка: сестренку после болезни в прежнюю группу не принимали, там начался свой карантин – по кори. А в другую она идти отказывалась: боялась, наверное. Не хотела подниматься по лестнице, подгибала колени, цеплялась руками за перила, ревела, жалобно подвизгивая, и не внимала никаким Устиным обещаниям. В конце концов, устав от бесплодных уговоров и чувствуя, что сама опаздывает, Устя шлепнула сестренку, сунула ее в руки незнакомой воспитательнице и побежала, унося второпях с собой, как выяснилось позже, детский гостинец – два яблока и пряник.

Как и следовало ожидать, день, неудачно начавшись, весь так и пошел наперекосяк. На втором уроке обнаружилось, что она забыла тетрадь с сочинением. Но так как «забыло» полкласса, всем влепили «пары». И это после того, как она мыкалась с этим сочинением до часа ночи! Потом, она где-то умудрилась потерять деньги на театр. Скорее всего, в детсадике, во время всей этой кутерьмы на лестнице.

– Давай я внесу за тебя, – предложила Нателла.

Но Устя отказалась: не хотелось ей просить дома во второй раз, тем более что с деньгами у них в семье теперь непросто.

На третьем уроке за окном сильно потемнело, как будто наступили сумерки, даже включили свет. А потом вместо привычного и надоевшего дождя повалил снег. Первый! Он пошел и погнал серый, усталый воздух от земли вверх, продырявливая его своими крупными белыми хлопьями. И нельзя сказать, что в этих хлопьях была подходящая моменту торжественность открытия сезона. Они были довольно суетливы, покорные ветру, кидались скопом то вправо, то влево, то, как будто передумав, не долетев до земли или же вспугнутые на ней чем-то, устремлялись обратно ввысь. Ввысь, ввысь, быстрей, быстрей! И, остановясь на полпути, плавным гигантским завитком, сперва медленно, но разгоняясь, разгоняясь, все стремительней, обреченней – к земле, как единственному прибежищу. В этом хаотичном движении было что-то притягивающее, полурадость-полусмута, как перед побегом или большим, через себя прыжком… Он летел, летел и летел, этот первый снег, и был как вестник из новой жизни, должно быть прекрасной, должно быть свободной и, может быть, даже вечной или хотя бы такой долгой, что время теряло там всякий смысл…

Устя смотрела в окно не отрываясь… Смотрела, смотрела, а в это время ее третий раз вызывали к доске! Лешки в этот день не было, и некому оказалось вовремя подтолкнуть в плечо или дернуть там за рукав. Устя вышла, чего-то отвечала, поминутно сбиваясь, – самой было противно! Нателла подсказывала, ее шершавый шепот раздавался на весь класс: «…электроотрицательность элементов возрастает в периодах…»

– Ты что, не учила? – спросила Устю Евгения Анатольевна.

Перейти на страницу:

Все книги серии Школьная библиотека (Детская литература)

Возмездие
Возмездие

Музыка Блока, родившаяся на рубеже двух эпох, вобрала в себя и приятие страшного мира с его мученьями и гибелью, и зачарованность странным миром, «закутанным в цветной туман». С нею явились неизбывная отзывчивость и небывалая ответственность поэта, восприимчивость к мировой боли, предвосхищение катастрофы, предчувствие неизбежного возмездия. Александр Блок — откровение для многих читательских поколений.«Самое удобное измерять наш символизм градусами поэзии Блока. Это живая ртуть, у него и тепло и холодно, а там всегда жарко. Блок развивался нормально — из мальчика, начитавшегося Соловьева и Фета, он стал русским романтиком, умудренным германскими и английскими братьями, и, наконец, русским поэтом, который осуществил заветную мечту Пушкина — в просвещении стать с веком наравне.Блоком мы измеряли прошлое, как землемер разграфляет тонкой сеткой на участки необозримые поля. Через Блока мы видели и Пушкина, и Гете, и Боратынского, и Новалиса, но в новом порядке, ибо все они предстали нам как притоки несущейся вдаль русской поэзии, единой и не оскудевающей в вечном движении.»Осип Мандельштам

Александр Александрович Блок , Александр Блок

Кино / Проза / Русская классическая проза / Прочее / Современная проза

Похожие книги