Трудное время для попугаев

– Не запомнила, – ответила Устя, печально глядя, как рука химички потянулась к клеточкам в журнале, как кончик пера засуетился, потом завис над пустой клеткой и… неожиданно клюнул ее, оставив почти незаметную, робкую точку. Евгения Анатольевна преподавала в школе второй год. Необходимость мгновенно оценивать знания учеников, даже когда они были явно недостаточны, повергала ее в смятение. Правда, иногда (это невозможно было предугадать заранее) с ней что-то случалось – на нее ни с того ни с сего нападала сверхуверенность: шли перекрестные опросы, оценки сыпались одна за другой, ни на секунду невозможно было расслабиться: она тут же славливала, ошарашивала вопросом и, не давая опомниться, если отвлекся, тут же поднимала другого, третьего… Это был настоящий марафон! А потом дистанция заканчивалась, и начиналась обычная, размеренная жизнь, почти без риска, с такими вот точками доверия, какую заработала Устя.

Уроки шли к концу. Последней была физика. Правда, еще висел классный час, но кто-то сказал, что не будет, что Кира куда-то там уезжает. Устя про себя прикидывала, что, если и будет, надо бы отпроситься с него. Вообще-то она сильно кашляла, и Кира Викторовна могла отпустить. А уйти ей нужно было, чтоб успеть дошить юбку, – соседка предупредила, что вечером заберет свой «Зингер».

И тут произошла эта мерзкая история. Физик Тугарин Антон Ильич (Тугрик) больше всего на свете ценил свежий воздух. Он, можно сказать, был одержим свежим воздухом! И при случае напоминал, что он, мол, не одинок, что великий художник Репин спал, ел и работал даже в самый лютый мороз при раскрытых настежь окнах. Но сам Тугрик пошел дальше: в отличие от Репина, он даже не носил шубы, а являлся в школу, и зимой тоже, в незастегнутом вельветовом пиджаке – розовощекий, легкий и стремительный! Во время перемен кабинет физики ожесточенно проветривался. Окна в нем не заклеивались, цветы на подоконниках не водились: они же не знали про великий пример гениального художника и без примера элементарно вымерзали. В школу то и дело наведывалась бабушка Люси Самохиной и поднимала бучу по поводу переохлаждения детей. Физик сначала доказывал, потом уступал, прикрывая часть окон, но только часть! Торчать в классе на переменах он никому не позволял. Если дверь не была закрыта на ключ, некоторые все же закидывали в этот заповедник свежести и гигиены свои портфели и сумки, чтоб не таскаться с ними по школе.

В этот раз Устя с Нателлой подзадержались на втором этаже, разглядывая в рекреации ошеломительный косметический набор, который продавала одна девочка из десятого класса. Цена у набора тоже была красивая, так что, полюбовавшись издалека, они печально поплелись на третий этаж, где должна была быть физика. До урока оставалось пять минут.

На этаже они поставили сумки на подоконник. Нателла извлекла полиэтиленовый пакетик с кукурузными палочками… В это время в другом конце коридора показалась классная. Она направлялась в их сторону. Устя хотела подойти к ней, отпроситься, но упустила момент. Кира Викторовна, разыскивающая, как видно, Тугрика, подошла к кабинету физики, дернула на себя дверь, широко раскрыв по привычке, и… обомлела! С каким-то ошарашенным видом она оглянулась на Устю с Нателлой. По ее искаженному лицу можно было решить, что там, за дверью, по меньшей мере лежит, сраженный наповал, сам несчастный учитель… Устя с Нателлой подались вперед, вытянув шеи. И тут в проеме между дверным косяком и отпрянувшей в изумлении мощной фигурой Киры Викторовны возникла дикая сцена: стоит Бес, а перед ним… скорчившись на коленях, с растрепанными волосами – Мокреева! Не глядя на открывшуюся дверь, что-то жалко канюча, вся красная, с потеками туши на щеках, она стала медленно и грузно подниматься лишь после того, как Бес брезгливо обогнул ее и вышел из класса.

– Что происходит, Мокреева?! – взревела Кира Викторовна. – Почему ты стояла на коленях?..

Находившийся неподалеку народ стянулся к двери… Мокреева молчала, глядя в сторону и поправляя дрожащей рукой волосы…

Тут прозвенел звонок. Подошел физик. Все стали заходить в кабинет. Невозмутимо вошел Бес.

– После урока не расходиться: классный час, – сообщила от двери Кира Викторовна и вышла, видно даже забыв, зачем направлялась сюда, разыскивая Тугарина.

На физике была лабораторная. Устя несколько раз оглядывалась то на Мокрееву, то на Беса. Мокреева сидела с бурыми щеками, низко склонившись над столом, и, кажется, тихонько ревела. Бес поймал один из Устиных взглядов и весело подмигнул. Но ей показалось, что в бещевском веселье на сей раз явно сквозит натуга, – видно, он шел на пределе своих лицедейских способностей.

Классный час начался с того, что Кира Викторовна потребовала разъяснить ей и всем собравшимся, что случилось такого выдающегося в жизни Игоря Бещева, что девушки должны становиться перед ним на колени?

– Мне трудно самому судить о своих достоинствах, – с мягкой отвлекающей иронией ответил Бес, словно это был не классный час, а его персональный вечер в телестудии Останкино.