Трудное время для попугаев

По телевизору выступали «Лицедеи». Но Устя то рассеянно поглядывала на экран, на незашторенное окно, за которым набухало, готовясь к новому снегопаду, сиреневое небо, то, низко склонясь над головой сестры, зарывшись носом в ее пушистый льняной, высоко схваченный заколкой хвостик, мельком взглядывала на Беса. Он ел теперь медленно, по-детски долго держал еду за щекой, согревая, видно, больной зуб. На лбу у него, полуприкрытый челкой, уголком белел шрам, которого раньше почему-то Устя не замечала. От «божьей коровки» на стене шел мягкий оранжевый свет. Устя случайно поймала свое отражение в стекле секретера и вдруг показалась себе очень красивой! Поправила волосы, и стало еще лучше. Почувствовала, что Бес смотрит на нее…

Зазвонил телефон. Устя вздрогнула – так неожиданен, так никчемен был сейчас этот звонок.

– Слушай, – сказала в трубку Нателла, – ты мне нужна позарез. Прибегу, ладно?

– Нет, – ответила Устя с плохо скрытым испугом. – Потом, завтра…

– Что там тебе сегодня… уши бреют? Может, на лестнице встретимся? Я подожду.

– Не могу, извини!

Нателла шумно вздохнула и положила трубку. Знала бы она! Устя отошла от телефона и стала разливать по чашкам чай. Бес уставился в телевизор, но он конечно же все понял: что ради него она отказалась встретиться с Нателлой и что жутко испугалась, как бы Нателла не прискакала сюда. И минуты не прошло, телефон зазвонил снова.

– Устя? Это Тамара. У тебя нет случайно лишней тетради? Я завтра куплю – отдам, а то я должна здесь переписать…

– Томка, честно – нет! Я бы дала. А ты позвони Бутовой, у нее всегда полно.

– Ну попробую. Чего делаешь?

– Да так…

– Ясно… Ну пока?

– Пока!

Эти звонки вселили в Устю тревогу. Ей вдруг показалось, что они, один за другим, были неспроста. Да и мама должна была скоро вернуться. Бес уловил ее настроение, допил чай и сказал:

– Пойду…

Устя кивнула и вышла в прихожую – проводить.

– Мультики! Не уходи! Мультики! – закричала Валечка.

И пока Бес одевался, всовывал ноги в разбухшие от влаги кроссовки, Валечка металась из комнаты в прихожую и обратно. Потом он выпрямился, попрощался с Валей за руку, сказал:

– Спасибо, девчонки, выручили, – и вышел за дверь.

– Портфель, портфель забыл! – закричала Валя.

Устя взяла портфель, вышла в коридор. Бес сам опомнился и возвращался от лифта.

– Так бы и ушел, – сказала Устя, протягивая портфель.

Он прислонил портфель к стене. Взял Устины руки, прижал ладонями к своему лицу:

– Если б ты знала, как мне сейчас паршиво…

Они стояли так и стояли, может – час, может – минуту. Ее ладони, онемев сперва от неожиданного прикосновения, очнулись и, не спрашивая ее, а как будто сами только и ждали этого момента, потянули в себя его боль, став тяжелыми и горячими… Лампа дневного света резко и часто мигала, словно бригада фотографов с магниевыми вспышками снимала их двоих на вечную память, а может – чтоб уличить перед кем-то, когда пробьет час…

Около девяти вернулась мама. Устя заставила себя сесть за уроки. Что-то там нацарапала по черчению. Но удивительно легко сделала английский. Уже в постели стала читать географию. Однако в ее усталой голове перед припозднившейся географией ворота поспешно захлопнулись, и в них теперь до утра не достучаться.

Она завела будильник. Выключила свет. Легла и все смотрела, смотрела в окно. Снег впал в какую-то веселую ярость – то появлялся весь сразу, видно решив справить зиму в несколько часов, то исчезал. Устя проваливалась в сон, опять просыпалась. И снег снова являлся и снова исчезал… Как будто огромное белое покрывало гонялось за кем-то по городу всю ночь напролет.

5

Идея переменить жизнь, купив дом в Дерябине, пришла Устиному отцу года три назад, после его поездки к старому армейскому другу. Из этой поездки он вернулся задумчивым, молчаливым, стал много курить и, сидя вечерами на кухне, долго и сосредоточенно выстраивал таинственные ряды цифр в зеленом блокнотике. Тысяча семьсот пятьдесят, сто шестьдесят восемь, пятьсот двадцать, сто сорок пять, три тысячи… Как выяснилось позже, эти цифры означали деньги, необходимые для отдачи долгов, покупки дома, ремонта, вернее, его перестройки, обзаведение новым хозяйством… Просто поразительно, как много требовалось для осуществления этой идеи и как это множество до сих пор саму эту идею не задавило. Но отец был упрям и любил доводить задуманное до конца. Поэтому с некоторых пор жизнь в их семье потекла по вполне определенному жесткому руслу, подчинив контролю зеленого блокнотика робкие желания купить то-то, поехать туда-то, исполняя эти желания, лишь когда они переходили в острую необходимость.

Отец, работавший в стройуправлении, неделями пропадал в командировках, азартно добывая для родной организации то железо, то шлакоблоки, то эмульсию, а в редкие домашние побывки тут же звонил Витьку, бывшему соседу, ныне живущему в другом районе, и они, взяв инструмент, шли по квартирам вставлять форточки.

– Па, ты свалишься от такой жизни, – говорила Устя отцу, когда тот потихоньку нырял в аптечку и пил ложку за ложкой альмагель от болей в желудке.