«Дорогая. Я скучал по тебе с нашей последней встречи. Пара минут с тобой в неделю это жестоко, но это того стоит.
Я скучаю по тебе каждую минуту, когда мы не вместе, и смотрю на часы каждое утро в надежде, что я смогу снова тебя увидеть. Я скучаю по твоему запаху, ты пахнешь, как весна и трава. Здесь не так уж и много травы.
Я скучаю по твоему лицу, и как ты иногда улыбаешься. Я хочу, чтобы я был причиной твоей улыбки. Я скучаю по твоему голосу. Я скучаю по тому, как ты говоришь. Как бы я хотел, чтобы мы виделись, подальше отсюда.
Как же мне хотелось, чтобы мы были вместе, так как я не был с женщиной уже пять лет. Иногда, когда я вижу тебя... иногда я даже не могу слышать, о чем ты говоришь. Все что я могу делать — это наблюдать за твоим ртом. Я наблюдаю за твоими губами, и я думаю ночью, когда я один о том, как же я хочу поцеловать. Хотя, на самом деле я никогда не остаюсь один здесь. Но я представляю, что я — я наедине с тобой. Я думаю о твоем рте и, как же я хочу поцеловать тебя. И о других вещах. Иногда я наблюдаю за твоими руками. Я наблюдаю за твоими руками и представляю их на мне.
Твой, Эрик».
Глава 4
Той ночью я думала об ужасных вещах.
Об узкой железной кровати, и о высоком, сильном мужском теле, лежащем поверх потрепанных одеял в разгар лета. О поясе тюремной пижамы, отодвинутом большой, загорелой рукой, чтобы высвободить возбужденный член — толстый, покрасневший, готовый.
Кулак, начавший медленно поглаживать, затем быстрей. Жестче.
И это лицо. Красивые черты, искаженные болью, и закрытые темные глаза.
Впервые за месяцы, моя рука спустилась ниже. Я и моя рука, в одинокой постели, в одинокой комнате, в эту одинокую ночь... хотелось узнать, думает ли он обо мне и делает ли то же самое в двадцати милях отсюда.
«Хотя, на самом деле я никогда не остаюсь один здесь».
Как у него это получалось, задумалась я, остановившись на этом моменте. Приходилось ли заключенным быть осторожными, чтобы не злить своих сокамерников, или мужчина просто делал, что ему требовалась, и так же делали остальные, так что всем было все равно? Я надеюсь, Эрик, предпочитал учтивый способ. Или возможно, отчаянный. Эрик Коллиер, сдерживал свои стоны и хрипы, напрягая тело, чтобы оставаться неподвижным. С его губ слетали два беззвучных слога.
«Энни».
Он думал о вещах, которые не мог себе позволить. «Так как я не был с женщиной уже пять лет».
Влажное тепло голодных губ. Влажное тепло моей..., какое слово он будет использовать? Киска, скорей всего. Или пизда. Да, пизда. Грубое и отвратительное, соответствующее его миру. Я бы вздрогнула, если бы он сказал это мне, а разве не этого я хотела, на самом деле? Без сладких слов. Все колкости и острые углы, слетали бы с его нежного скользкого языка. Его язык. Скучал ли он по вкусу женщины, спустя столько времени? Захотел бы он сделать это, или он будет эгоистом, думающим только о том, что я могу предложить его члену.«Энни»,
— прошептал он.И я промурлыкала: «Да?»
Он бы сказал, сказал... Он бы сказал, «Позволь мне попробовать тебя. Это было так давно. Позволь мне поцеловать тебя. Там».
Станет ли он вообще спрашивать? Возможно, это будут только нуждающиеся и властные руки. Без просьб, без застенчивости: «Там».«Ляг на спину. Я должен попробовать твою киску».
Жар разнесся по всему моему телу. Я представила, что с ним происходит то же самое, в двух городах отсюда, в человеческом питомнике, в котором он был заперт каждую ночь. Он сбегал всего на несколько мгновений, при мыслях обо мне. О нас, вместе.
Подергивание его руки, брыкание его бедер. Он задрал свою рубашку вверх, раскрыв тугие, выпуклые мышцы своего живота. Его кулак неистово двигается, и...