Трудное время (ЛП)

Я подпрыгнула, когда ожил мой телефон, засветившись на стеклянном столике возле моей кровати. Моя рука выскользнула из боксеров, в которых я спала и потянулась к прибору. Мамин номер.

Я отклонила звонок. Было недостаточно поздно для экстренного случая, и я не хотела отвлекаться от мастурбации на осужденного преступника, чтобы поболтать о том, что зацвело в огороде моих родителей. Я не могла отделаться от мысли, как Коллиер выдыхал мое имя, чтобы услышать его веселым голосом моей мамы.

Завтра, подумала я, и отключила эту штуковину. И вернулась обратно к фантазиям, о грубых словах, теплом дыхании, об изголодавшихся мужских губах, замененные моими пальцами. Больше ничего не было, не сегодня. Настоящий мир мог подождать.

***

За прошедшую неделю я перечитала его письмо сотню раз. Я перечитывала столько раз, эти слова, написанные моим почерком, что начала переживать, что я все это выдумала. Я столько раз перечитала его, что больше не нуждалась в письме. Его голос был в моей голове, четкий, словно на записи, произнося все эти вещи. И его голос был в моей голове каждую ночь, произнося все, что я за него додумала. Мерзкие вещи, романтичные вещи. Он нежно звал меня по имени, покусывая мое ухо. Называл меня сукой и силой раздвигал мои бедра своими. Называл меня дорогой, как в письме, этим темным и наэлектризованным словом, как облака перед летней грозой.

Я могла только представлять, каким бы он был, на самом деле — как бы обращался со мной, если бы мы были наедине. К счастью, у нас не было возможности, быть наедине в реальной жизни, и поэтому я все придумала, все возможные колориты, и с облегчением осознавала, что мои гипотезы никогда не будут подтверждены или опровергнуты. Что у него никогда не будет возможности разочаровать меня.

Я провела, так много времени мечтая о нем, что в пятницу утром меня посетила мысль, что я не знаю, как вести себя с ним, если он снова подойдет ко мне. Притвориться дурой, и сделать вид, что я на самом деле думала, что письмо предназначалось другой женщине? Быть строже, и остановить его прежде, чем он станет более решительным.

Я знала, что я должна была сделать. Я должна была рассказать Шонде или другому командиру об этом, но я также понимала, что не стану этого делать. Эгоистично, я хотела оставить письмо себе. И безрассудно, я даже надеялась, возможно, он захочет поведать мне больше.

Конечно, это было настоящим безумием, но когда вы не чувствуете сексуального влечения месяцами, годами... Все глупые риски, которые совершали люди в самом разгаре романов, теперь, вдруг, стали понятны мне. Ни что не могло сравниться с этим чувством желания. Логика была бессильной. Слабой. Жалкой, беспомощной вещью.

Я увидела Коллиера, когда проходила мимо комнаты отдыха, и такого признания я никогда не ощущала прежде. Я пережила тысячи воображаемых интимных моментов с этим мужчиной, и когда наши взгляды встретились, то показалось, что он должно быт тоже их пережил.

Тот день выдался душным и отвратительным,от чего заключенные и персонал были взвинчены. Осужденные спорили и не давали мне покоя, но это и к лучшему — раздор удерживал меня на ногах, не давал мне думать о Коллиере во время уроков по «Грамматики» и «Композиции», не давал моему взгляду коснуться его почти на протяжении всего обсуждения книги.

Как и всегда, он подловил меня во время дневного блока «Источников». Я задумалась, было ли это сделано специально. Как будто он хотел быть моим последним воспоминанием за день, когда я покидала это место.

О, я находила смысл в каждой щели и трещинке наших встреч.

Посещаемость была не большой. Класс «Источников» не был оборудован кондиционером, и, видимо, прелесть того, чтобы поглазеть на мою грудь и задницу слегка поникла, как только температура подобралась к тройной цифре. Мужчины по-прежнему приходили и уходили, и большинство из них приходили поседеть за компьютером, но теперь у меня самой появилось немного свободного времени, и я решила использовать его, чтобы подготовить список вещей для осуществления нереализованного плана Карен по доставке книг в камеры. Я почти начала думать, что могу отложить свой выбор позиции по отношению к Коллиеру еще на неделю. Или на неопределенный срок. Возможно, он проделывал это дерьмо «помоги мне написать письмо» с каждой библиотекаршей. Возможно, он больше и не объявится.

Дура.

Он пришел ко мне за двадцать минут до пяти. Я почувствовала, как прошел сквозь двери, горячая волна и равнодушие все внутри одного мужчины. Он подошел к моему месту, лениво и непринужденно, и я поняла, что это был он, даже не подняв глаз. Он стоял напротив моего стола за пустым стулом, обхватив его спинку. Я задрала подбородок. Ведя себя хладнокровно, невзирая на румянец, что жег мои щеки.

— Привет.

— Ты свободна? — спросил он, этим голосом, который шептал мне самые блестящие, отвратительные тайны в моей голове на протяжении этой недели.

— Конечно. — Кивнула я на стул, и он сел. Он достал сложенный листок бумаг из заднего кармана, и внутри меня образовался узел. Очередное письмо?