Трудности перевода. Воспоминания

Два вето за один месяц — явление нечастое. В марте 1997 года американцы дважды ветировали резолюции о «положении на оккупированных арабских территориях». За один день 30 апреля 1981 года Франция, Англия и США умудрились четырежды заветировать проект по «ситуации в Намибии». Эта же тройка за один день 31 октября 1977 года трижды ветировала проект по «вопросу о Южной Африке». В первые годы существования ООН СССР многократно применял вето, блокируя принятие в Организацию новых членов (вероятно, опасаясь, что они нарушат имевшийся политический расклад). Только за один день 13 сентября 1949 года Советский Союз применил вето 7 раз!

Затем «мода на вето» несколько ослабла. Рассказывают: мой предшественник Андрей Денисов на своей прощальной пресс-конференции назвал своим главным достижением то, что почти за два года работы ни разу не использовал вето. В этом плане мне нечем похвастаться. До конца 2016 года мне пришлось применить вето 12 раз (8 из них — вместе с Китаем).

Интересно, что самого термина «вето» в Уставе ООН не найдёшь. Понятие «вытекает» из формулировки статьи 27, где сказано, что решения Совета Безопасности считаются принятыми, когда за них подали голоса девять членов Совета, включая «совпадающие голоса» всех постоянных членов. То есть, строго говоря, можно утверждать, что и воздержание одного из постоянных членов блокирует решение. Всё же на практике вето стали считать только отрицательное голосование.

Поднять руку «не вместе со всеми» — дело нешуточное. Это серьёзная затрата политического капитала. Тем более, что критика вето среди членов ООН в последние годы заметно нарастает. Возникают разные инициативы, стремящиеся ограничить использование вето. Наиболее известная из них — французская, призывающая «большую пятёрку» заключить «коллективное и добровольное соглашение» не применять вето в случае массовых зверств. (Такого понятия в международном праве нет. Обычно оно расшифровывается как геноцид, преступление против человечности и военное преступление.) Казалось бы, звучит разумно. Но возникает ряд вопросов: кто будет определять, что имеют место «массовые зверства». Не будут ли на такое определение влиять соображения политического свойства: если какая-то группа стран будет стремиться к военному вмешательству в конфликт, они будут утверждать: «массовые зверства» имеют место, и, наоборот — приуменьшать масштаб «зверств», если к военному вмешательству не будут готовы. Известно, например, что во время событий в Руанде в 1994 году, когда были убиты сотни тысяч людей, Соединённые Штаты избегали употреблять термин «геноцид», так как не были готовы вмешаться в этот конфликт. По ситуации в Сирии, на которую часто ссылаются противники вето, интересная фраза прозвучала в выступлении советника президента США Сьюзан Райс в вашингтонском пресс-клубе в 2014 году: они там много убивают друг друга, но это не геноцид. И наконец, ведь многое зависит не только от состояния конфликта, но и от содержания того проекта резолюции, который будет предложен Совету Безопасности. А что если в нём будет «добро» на использование ядерного оружия? (В ходе разговора с коллегами на эту тему вспомнил американский художественный фильм, снятый где-то в 2000 году, в нём президент США даёт приказ сбросить атомную бомбу на Багдад в ответ на какие-то «уж очень нехорошие» дела Саддама Хусейна.)

В общем, не только Россия, но и другие члены «пятёрки» отнеслись к французской инициативе сдержанно. Среди её 78 «подписантов» (на 1 октября 2015 года) никого из «пятёрки» не оказалось, кроме самой Франции.

Довольно острые нападки на право вето приходилось слышать в ходе межправительственных переговоров по реформе Совета Безопасности — вплоть до полного упразднения данного «анахронизма». (Причём даже от тех стран или государств, которые в прошлом обращались к нам с просьбой применить вето для защиты их интересов.) Приходилось разъяснять: без вето Совет Безопасности ООН потеряет свой смысл — ему останется только штамповать те решения, которые принимаются в Вашингтоне. Нынешняя политическая «структура мира» такова, что США и их союзники практически по всем вопросам имеют в Совете 9 голосов, достаточных для принятия резолюции, и практически всегда — 7 голосов для того, чтобы заблокировать принятие нежелательного для них проекта без использования вето. Так было, например, с голосовавшимся в 2014 году проектом резолюции СБ по Палестине. США проголосовали «против» (вместе с Австралией), но это не считалось использованием вето, поскольку было ещё пять воздержавшихся. (Редчайшее исключение, единственное на моей памяти за 10 лет: в декабре 2016 года США набрали лишь 7 голосов при 8 воздержавшихся по санкционной резолюции по Южному Судану. Хотя делегация США потратила несколько недель на её «продавливание», большинство членов Совета сочло, что введение санкций лишь усугубит и без того тяжёлый кризис в стране, которая после получения независимости в 2011 году так и не пришла к «внутреннему балансу» — её продолжали сотрясать внутриполитические и межплеменные распри.)