Трудности перевода. Воспоминания

Что касается группы, ведущей уголовное расследование и состоящей из пяти стран, которые я назвал, то это вообще засекреченное расследование. Между ними заключено соглашение о том, что они только по взаимному согласию будут обнародовать ту или иную информацию, но, насколько мне известно, до сих пор никакой информации об уголовном расследовании так и не было обнародовано. Так вот на этом фоне Малайзией при поддержке четырёх других стран внесено предложение о создании международного уголовного трибунала. Против него у нас есть (здесь я говорю с позиции российской делегации в Нью-Йорке) ряд возражений юридического, практического и политического плана.

Что касается юридических возражений. В проекте резолюции, который был внесён Малайзией, трибунал, который предлагается создать, подводится под угрозу международному миру и безопасности и главу VII Устава ООН. Никогда ранее в случае, когда погибали гражданские самолёты (а вы знаете, что это было неоднократно в истории, скажем, российский самолёт был сбит украинскими ПВО в 2001 году; Соединённые Штаты сбили иранский самолёт над Персидским заливом в 1988 году) никаких международных трибуналов по главе VII не создавалось.

В качестве такого положительного примера авторы резолюции приводят трибунал по бывшей Югославии и трибунал по Руанде. Но, во-первых, совершенно очевидно, что это события совершенно разного порядка: межэтнический конфликт в бывшей Югославии или геноцид в Руанде — это не одноразовая трагедия, которой являлось падение малайзийского „Боинга“. И резолюция 2166 не случайно не ставила этот случай в разряде угроз международному миру и безопасности и не была принята по главе VII.

Понимая, что здесь есть серьёзный юридический аргумент, в недавнем письме, опубликованном на днях в Financial Times, министры иностранных дел „пятёрки“ (Австралия, Нидерланды, Бельгия, Украина, Малайзия) выдвинули такой контраргумент, что коль скоро была принята резолюция Совета Безопасности, то это подводит всю ситуацию под угрозу международному миру и безопасности. Но этот аргумент очень слабый, потому что Совет Безопасности принимает немало резолюций не по главе VII Устава, и принятие этих резолюций вовсе не означает подведение той или иной ситуации под главу VII Устава ООН. Это имеет очень существенное значение, к которому я вернусь позднее.

Иногда бытует такое представление, что международный трибунал — самый объективный и самый эффективный и правильный способ отправления правосудия. Хочу подчеркнуть, что это вовсе не так. Во всех случаях международных трибуналов, которые нам известны, мы наблюдаем очень серьёзное политическое давление на них. Они не только крайне неповоротливы, забюрократизированы, их функционирование занимает массу времени и денег, они могут подвергаться серьёзному политическому давлению. Это мы наблюдаем тоже и в трибунале по бывшей Югославии, и, кстати, наблюдаем в деятельности Международного уголовного суда (МУС). Это несколько другой орган, он создан на основании международного договора, но в его деятельности мы тоже наблюдаем серьёзные признаки того, что на него оказывается политическое давление. И неэффективность международных судебных структур, надо сказать, очень многие понимают. Когда на своём пике была ситуация с пиратами у берегов Сомали, когда пиратов ловили десятками и десятками захватывались суда, возникла идея создания международного судебного органа. Тогда наши западные коллеги сказали: „Нет, не нужно, это слишком затратно, это слишком громоздко“. Хотя там принимались резолюции Совета Безопасности по главе VII Устава ООН, и эта ситуация характеризовалась как угроза международному миру и безопасности, наши коллеги сказали, что нет необходимости в создании такого трибунала. Существует юридическая и практическая аргументация, исходя из прошедшего опыта, почему создание такого трибунала не обосновано и не ведёт к хорошим практическим результатам.