Трудности перевода. Воспоминания

Теперь о главном аргументе практического и политического свойства, который определяет нашу негативную позицию в отношении создания международного уголовного трибунала. В чём главное отличие трибунала, суда, создаваемого по главе VII, от всех остальных возможных форм судебного разбирательства? Отличие состоит в том, что трибунал по главе VII ведёт свои отношения с внешним миром, со всеми участвующими сторонами не на основании международных соглашений, не с учётом тех законов и юридических процедур, которые могут существовать в тех или иных странах, а ведёт эти дела как бы ультимативно, выдвигая те или иные требования, скажем, процессуального плана. Эти требования должны выполняться. В противном случае он может обратиться к Совету Безопасности ООН. Я могу, к сожалению, представить себе такую ситуацию: заканчивается это техническое расследование, в отношении которого у нас есть серьёзные вопросы (в отношении его полноты и правильности его проведения), а кроме того завершается уголовное расследование — в отношении него нам неизвестно ничего: как оно ведётся, насколько объективно оно ведётся. С учётом состава участников и резко негативно настроенной к нам Украины в этой группе стран для меня было бы странно, если расследование не повернулось в направлении поиска всякого возможного и невозможного компромата в адрес России. Причём имеется в виду, что итоги уголовного расследования вообще не будут публиковаться, а замысел состоит в том, что будет создан международный уголовный трибунал и прямиком из закрытого секретного уголовного расследования материалы будут переданы в трибунал, и трибунал может предъявить те или иные обвинения. То есть хотят, чтобы международное сообщество, в том числе и Россия, купила такого большого чёрного „кота в мешке“. Это просто было бы безрассудно. И причём, как мне кажется, рискованная игра для очень многих. В этом должны быть не заинтересованы все, кто хотел бы, чтобы международные дела развивались нормально, чтобы постепенно нормализовались отношения между Россией и Западом, в последнее время несколько пострадавшие в силу ряда событий. То есть здесь явная попытка создать ещё один очаг конфронтации, который мог бы иметь очень далеко идущие последствия для международных отношений в условиях, когда в мире много проблем, требующих всестороннего сотрудничества. Этот конфронтационный шаг очень опасен. Мы хотели бы продолжать вести дела в духе сотрудничества, и на это был нацелен наш „контрпроект“ резолюции Совета Безопасности, который мы внесли после малайзийского проекта, где мы предложили углубить и расширить международное сотрудничество, в том числе с привлечением возможностей Генерального секретаря ООН. А когда яснее стали бы задачи судебного разбирательства, тогда можно было бы посмотреть, какие варианты такого разбирательства более подходят для того, чтобы вести дела в духе именно международного сотрудничества и чтобы наказание было действительно неотвратимым и справедливым».

В Совете Безопасности мы попытались провести некую «контригру», внесли свой проект, речь в котором шла не о создании судебного органа (к вопросу предлагалось вернуться позднее), а об углублении и расширении ведущегося расследования за счёт более полного использования потенциала резолюции 2166. Однако состоявшееся в Совете обсуждение показало, что большинство членов симпатизирует идее трибунала. Тем не менее, дискуссия закончилась на «примирительной» ноте: малайзийцы и председательствовавшие в Совете новозеландцы, казалось бы, заинтересовались нашим призывом поискать компромисс.

Иллюзии развеялись уже на следующий день. Моя встреча с постпредами Малайзии и другими соавторами показала, что отступаться от идеи международного трибунала они не готовы.

Не дала результата и трудная беседа с прибывшей в Нью-Йорк мининдел Австралии Джули Бишоп. Начав с благодарности за нашу прошлогоднюю работу в Совете по MH17, австралийка по ходу разговора всё больше «заводилась», не прислушалась ни к нашим аргументам по существу вопроса, ни к призывам избежать заведомо проигрышного голосования проекта в Совете Безопасности.

Российское вето в Совбезе по «Боингу» стало неизбежным. (Воздержались Ангола, Венесуэла и Китай.)

Голосование, состоявшееся 29 июля, сопровождалось резкой психологической атакой на занятую нами позицию. Особенно отличился мининдел Украины Климкин, сдобривший своё выступление ссылками на Шекспира и даже Евангелие.

Со своей стороны, вновь изложив наши аргументы, мы констатировали, что вынесенный на голосование проект лишён какой-либо правовой и прецедентной основы. «Мы неоднократно разъясняли всё это коллегам, призывали подумать над альтернативами. Однако авторы проекта отказались действовать в духе сотрудничества, поставили его на голосование, заранее зная, что это не приведёт к положительному результату. И, по нашему мнению, указывает на то, что политико-пропагандистские цели для них оказались более важными, чем практические. Это достойно сожаления».