Трудности перевода. Воспоминания

Не обошлось без протокольных проблем и с натовцами. Генеральному секретарю альянса не надо было вручать никаких документов, подтверждавших мои полномочия, ведь тогда наши отношения носили чисто неофициальный характер. Однако предстояла первая встреча нового российского посла с занимавшим этот пост бывшим министром иностранных дел Бельгии Вилли Клаасом. (Тем самым, с которым годом ранее на встрече европейских министров иностранных дел с югославскими сторонами, проходившей под его председательством, у меня произошла стычка.) Ожидая назначенной встречи, я не терял времени даром: увиделся с американским постпредом и с кем-то ещё из коллег по натовским странам. Всё бы ничего, но сведения о моих беседах попали в прессу. Как сообщил мне первый замгенсекретаря итальянец Серджио Баланцино, Клаасу это не понравилось. Что ж, принял к сведению. Сам Клаас встретил меня вполне корректно, но без лишних церемоний (пресса отсутствовала), возможно в отместку за «нарушение протокола».

В отношениях с альянсом главным была, конечно, политика, причём не только внешняя, но и внутренняя. НАТО стало объектом острой политической борьбы у нас в стране. 1 декабря после вручения верительных грамот королю мне предстояло снять фрак, надеть свою вторую — натовскую — «шляпу» и встречать министра Козырева, который прибывал на подписание важного документа, призванного обозначить новый этап в наших отношениях с альянсом, — «Области широкого и углублённого диалога и сотрудничества между Россией и НАТО». Однако события приняли драматический оборот.

Прилетев в Брюссель, Козырев ознакомился с текстом только что принятого коммюнике министерской сессии Североатлантического совета — в нём содержались некоторые неожиданные элементы (накануне вечером о том, что они появятся в тексте, меня уведомил по телефону замгенсекретаря, о чём я немедленно доложил в Центр). Натовские министры вознамерились к своей следующей сессии (за 6 месяцев) подготовить доклад о принципах «расширения» Североатлантического альянса, то есть речь шла о возможности принятия в НАТО новых членов. То, о чём раньше говорили только в общих чертах, перешло в практическую плоскость.

Прямо из гостиной моей квартиры Козырев позвонил Ельцину и согласовал свои дальнейшие действия.

Было предусмотрено, что церемонии подписания подготовленного документа должна предшествовать встреча министра с Североатлантическим советом на уровне министров иностранных дел. Председательствовал, как всегда, генсекретарь. Находясь во вполне благодушном настроении, Клаас поприветствовал российскую делегацию и как обычно предложил прессе покинуть зал, чтобы можно было перейти к рабочему обсуждению. Козырев жестом руки остановил журналистов и к немалому удивлению натовцев прочитал им довольно обстоятельную нотацию о вреде расширения. Его выступление закончилось тем, что в сложившихся условиях Россия не в состоянии подписать документ «Области широкого и углублённого диалога». Церемония не состоялась, дискуссия была скомкана. Натовцы находились в шоке. Особенно поразило поведение американцев, которые, судя по всему, давали своим партнёрам по альянсу заверения, что «с Россией всё будет в порядке». Сразу по окончании заседания ко мне подскочил помощник госсекретаря США Кристофера и стал возбуждённо возмущаться. Я осадил его и вместе с другими двинулся к двери. В толпе у выхода я оказался рядом с самим госсекретарём. Его обычно невозмутимое лицо (Кристофера по-доброму сравнивали с Буратино) было искажено гримасой. Глянув на меня, он буквально прошипел: «За это придётся заплатить» («There is a price to pay»). Событие имело свою предысторию.

Впервые я оказался в штаб-квартире НАТО в Брюсселе в декабре 1989 года в составе делегации Шеварднадзе, который первым из министров иностранных дел Центральной и Восточной Европы нанёс визит «в натовское логово».

Для обеих сторон это было важное событие, как в политическом, так и в психологическом плане. Как-то бывший генсекретарь блока лорд Питер Каррингтон рассказал мне такую историю. Венгерский посол сообщил ему о своём желании передать только что опубликованное коммюнике Организации Варшавского договора. Каррингтон воспринял это как само собой разумеющийся жест вежливости. Но на всякий случай решил посоветоваться с послами при НАТО. И получил категорический отказ. В результате кто-то из посольства Венгрии передал текст через забор.

К концу 80-х времена изменились. У натовцев для подобных случаев особый протокол. На всём пути Шеварднадзе по коридорам штаб-квартиры до кабинета генсекретаря стояли сотрудники альянса и бурно аплодировали. Однако встреча с генсекретарем Манфредом Вернером прошла прохладно и прагматично. Противостояние НАТО и Варшавского договора тогда ещё было реальностью.