Трудности перевода. Воспоминания

Доклад «о расширении», решение о подготовке которого так «расстроило» Козырева, был принят натовцами в намеченные сроки — в середине 1995 года — и оказался сложным техническим документом. Возможность приёма в альянс новых членов обуславливалась целым рядом требований и критериев. Понимая «чувствительность» темы для нас, натовцы передали посольству текст за день до его официальной публикации. Всю ночь мы занимались переводом, чтобы срочно «загнать» его в Москву. Лично отредактировал все 30 страниц. Переводческий опыт пригодился вновь.

Тема расширения НАТО на годы стала одной из самых остро дискутируемых проблем в наших отношениях с «атлантистами», да и внутри России. Причём градус «домашних» дискуссий был весьма высок. В связи с возможностью «расширения» звучали угрозы чуть ли не третьей мировой войны.

Свою позицию в одном из интервью в апреле 1995 года я изложил так:

«Нужно прежде всего понять, что сама по себе идея расширения не антироссийская, хотя и ставит перед Россией определённые проблемы, требующие решения. Её мотивация связана с Россией отнюдь не в первую очередь. Она была бы антироссийской, если бы всё было затеяно ради создания неудобств для России или тем более была бы связана с какими-то агрессивными планами против нас. На практике же и натовцы, и восточноевропейцы — по крайней мере наиболее серьёзные политики из них — заверяют, что при любом раскладе стремятся учесть российскую озабоченность. И этим нельзя не воспользоваться.

Затем нам надо определиться, что значат в политике слова, если мы хотим иметь реноме. Можно сказать: „Мы — против“. И поставить на этом точку. Если мы — великая страна, то должны предпринять такие меры, которые предотвратили бы расширение. Мы можем сказать, что мы против и принять меры, которые не предотвратят расширение. Тогда надо посмотреть, кто от этого выиграет, кто проиграет. Давайте вспомним недавний опыт размещения ракет средней дальности в Европе, когда мы хлопали дверью на переговорах, а ничего кроме ущерба безопасности не получалось» («Сегодня», 20 апреля 1995 года).

Я понимал, что изложение таких взглядов делает меня уязвимым для нападок наиболее «радикально» настроенных «антинатовцев», но уж очень не хотелось видеть Россию с «разорванной на груди рубахой» у разбитого корыта. Был убеждён, что, возражая против расширения, надо не сжигать мосты, а настойчиво отстаивать свои конкретные военно-политические интересы.

Ситуация усугублялась тем, что громкая риторика не имела, к сожалению, соответствующего сопровождения в ходе контактов на высоком политическом уровне. На встрече Ельцина с Гором в конце 1995 года нашего президента больше интересовало, чтобы решение о приёме в НАТО новых членов не было принято до президентских выборов в России в июле 1996 года. Госсекретарь Кристофер по всему свету разнёс якобы сказанную ему доверительно Козыревым фразу о том, что и он сам, и президент Ельцин понимают, что расширение НАТО неизбежно.

Что касается «отложенных» Козыревым документов, то и они были подписаны через полгода: как индивидуальная программа «Партнёрство ради мира», так и документ «Области широкого, углублённого диалога и сотрудничества между Россией и НАТО». Последний был особенно важен, ведь он являлся выражением той самой философии опережающего развития отношений России с НАТО по сравнению с другими партнёрами альянса. Документ предусматривал обмен информацией по проблемам европейской политики и безопасности, политические консультации по темам, представляющим взаимный интерес, сотрудничество по всему кругу вопросов безопасности, в том числе по мере необходимости в сфере поддержания мира, предусматривался и диалог в формате «16+1» в Североатлантическом совете и политическом комитете или других соответствующих румах альянса, неформальные консультации и консультации на основе указаний столиц, обмены визитами высокого уровня и другими соответствующими визитами, в общем, документ впервые создавал официальную солидную базу для развития отношений между Россией и Североатлантическим альянсом.

Жизнь добавляла и свои штрихи. Вскоре фактически возник формат чрезвычайных консультаций с Североатлантическим советом. Произошло это при необычных обстоятельствах.

В ночь с субботы на воскресенье 9-10 сентября 1995 года меня разбудил военный атташе посольства и передал записку, продиктованную по телефону закрытой связи из нашего Генштаба. Текст начинался в неожиданно эмоциональных тонах: «Виталий Иванович, мы вас знаем как настоящего патриота…» Далее выражалась тревога по поводу продолжавшихся с 30 августа массированных бомбардировок сербских позиций в Боснии. Меня призывали «предпринять что-нибудь». Содержалось и многозначительное дополнение: если положение не изменится, мы можем начать поставлять оружие сербам. Заключался текст ссылкой на то, что данное обращение было согласовано с помощником президента Рюриковым.