Трудности перевода. Воспоминания

Я сразу дал согласие на назначение послом в Канаду, потому что бывал в этой стране — на Конференции по «открытому небу» в феврале 1990 года (там же достигли договорённости о начале переговоров об объединении Германии по так называемой формуле «2+4»). По дороге из аэропорта в гостиницу бросился в глаза ярко-белый снег, что объясняли не только хорошей экологией, но и особым химическим составом выпадающих там осадков. Нельзя было не обратить внимания и на 11-километровый канал, превращаемый зимой в самый длинный в мире каток. (В детстве я занимался конькобежным спортом, стал вторым номером в юношеской сборной Москвы и даже однажды выиграл Всесоюзные соревнования «Олимпийская смена» на своей любимой дистанции — 1500 м, после чего пришлось прервать спортивную карьеру — следовало готовиться к поступлению в институт.) В общем, страна мне сразу понравилась, и я подумал, что неплохо бы как-нибудь здесь стать послом. Если аналогичной мечте в отношении Греции не суждено было сбыться, то Канада, казалось, уже «моя».

Надо сказать, что мой приезд в Оттаву с делегацией Эдуарда Шеварднадзе чуть не сорвался. Я уже сидел в министерском самолёте, когда ко мне подошла сотрудница пограничной службы и вежливо попросила вернуться в терминал: среди паспортов членов делегации, за доставку которых отвечала группа обслуживания, не оказалось моего. Потребовался телефонный звонок председателю КГБ Владимиру Крючкову, чтобы мне разрешили покинуть страну без паспорта. Канадцы препоны чинить не стали, в нашем посольстве в Оттаве оформили новый паспорт, и на Родину я вернулся уже на законных основаниях. Не было ли это предзнаменованием того, что предстояло в связи с полученным назначением?

В один из ноябрьских дней 1993 года я оказался в кабинете Андрея Козырева, когда ему позвонил президент Борис Ельцин. В это время, после октябрьского разгона Верховного Совета, в срочном порядке готовился проект новой Конституции, и президент, судя по вопросу, который он задал министру, изучая его, дошёл до главы, определяющей его собственные полномочия. Ельцин обратил внимание на пункт «м» статьи 83, где говорится, что президент «назначает и отзывает после консультаций с соответствующими комитетами или комиссиями палат Федерального Собрания дипломатических представителей Российской Федерации в иностранных государствах и международных организациях». Ельцин спрашивал Козырева: не слишком ли много мы даём парламенту? Козырев ответил, что в некоторых других странах полномочия парламента при назначении дипломатических представителей и посильнее, поэтому содержащийся в проекте нашей новой Конституции вариант проблем вызывать не должен.

Тогда я не придал особого значения этому разговору, не представляя себе, какую роль он и данное положение российской Конституции сыграют в моей профессиональной судьбе.

Вскоре после звонка Юрия Зубакова с предложением направиться в Канаду меня вызвали в Москву для прохождения соответствующей процедуры в комиссиях по иностранным делам Государственной Думы и Совета Федерации. За все четыре года существования данной процедуры она носила, скорее формальный характер. Мне был известен лишь один случай, когда у думцев возникли вопросы по кандидату: на тот самый «заколдованный» пост представителя при ЕС был представлен хороший дипломат, но никогда не имевший отношения к европейским делам. Думцы попросили подобрать другого претендента. Поиски, как упоминалось выше, затянулись на годы.

Придя в думский Комитет по иностранным делам, я столкнулся с несколько иной ситуацией. Депутаты стали требовать от меня отчёта за всю внешнюю политику Шеварднадзе и Козырева. Кого-то, например, особенно возмущало соглашение, заключённое Шеварднадзе и Бейкером, по разграничению территории в Баренцевом море, к которому я просто не имел никакого отношения, и даже в качестве «споуксмена», по-моему, не сказал о нём ни слова. Я отвечал, что не буду критиковать тех, с кем работал, — это не в моих правилах. И вообще, надо признать, проявил больше бойцовских качеств, чем житейской хитрости. В итоге по завершении заседания комитета (обсуждение кандидатуры проходило без участия «обвиняемого») Зубаков сообщил, что комитет отказался дать рекомендацию президенту о моём назначении в Канаду. Голоса разделились по партийному признаку.

С Комитетом по иностранным делам Совета Федерации проблем не возникло. По идее, Ельцин мог бы осуществить назначение, ведь формулировка «консультации» вовсе не обязательно означает одобрение. Но лишний раз обострять отношения с Думой президенту было, конечно, не с руки.

Настойчивость проявил Евгений Примаков. Мне дали понять, что с думцами будет проведена дополнительная работа и меня заслушают вновь. Я вернулся в Брюссель завершать там свою миссию.