Трудности воспитания (СИ)

Земля — удивительное место: здесь постоянно всё меняется, подстраивается под окружающую среду, не даёт так просто себя поглотить. Прошлое, каким бы болезненным оно ни было, преобразуется в прекрасное настоящее; цветущая клубника по-прежнему напоминает о том, что здесь произошло, потому что Роза знает: клубника растёт только на богатых минеральных почвах, а здесь всё буквально пропитано самоцветами.

Забывать о том, что произошло, нельзя. Роза будет помнить: и Снежинку, и Кружевной Агат, и Висмут, перед которой ей до сих пор стыдно, и многих других, но эти воспоминания не должны мешать наслаждаться тем, что она имеет сейчас.

Её сёстры когда-нибудь научатся улыбаться без неё, однако Розовая слишком устала бороться за эту улыбку. Она хочет улыбаться сейчас, хочет делать всё, что пожелает, и не быть запертой в мрачной башне. Если для этого ей навсегда придётся остаться Розой Кварц — она останется.

И будет жить так, как сама хочет.

За спиной перешёптываются, мерзко обсуждают идеальную Яшму, у которой раскололи Алмаз; вслух обвинения не произносят, но Яшма ощущает на своей коже несмываемый позор. Такая идеальная — и так облажалась.

Новая форма сдавливает грудь; жёлтый ромб ощущается чужеродным настолько, что хочется вырвать его из груди, и принадлежность другому Алмазу до сих пор не укладывается в голове. Яшма помнит, как столкнулась на поле битвы с Розой Кварц, как рвалась в бой, как столкнулась с ней взглядом: у Розы чуть расширились глаза при виде Яшмы, но атаку она отразила мастерски. Её техника боя была в принципе впечатляющей настолько, что она жалеет о том, что столь хороший самоцвет возглавил столь нелепое восстание.

Но Роза Кварц — не причина всех бед. Причина в инакомыслии, а на месте Розы мог оказаться кто угодно. Следует искоренять причину, а не следствия. Следует ставить на место слишком много возомнивших о себе самоцветов с самого начала.

Радостно смеющиеся Аметисты, которых определили в Зоопарк Розового Алмаза, вызывают лишь презрение и раздражение: почему-то они рады такой лёгкой службе, рады тому, что их не раскололи. Такие простые и недалёкие, что становится тошно. Яшма не умеет так и потому злится: на Аметистов, на своего Алмаза, на себя, в конце концов.

Розовый Алмаз по-прежнему улыбается ей в воспоминаниях, а Яшма упорно стирает её образ из головы, кидает его в самый уголок сознания. Так она ничего не добьётся. Розовый Алмаз учила радоваться жизни, радоваться факту своего существования, но все её учения перечеркнули раскол и предательство.

Её Алмаз ошибалась, твердит себе Яшма. Аметисты, которые смеются после раскола своего Алмаза, — ничтожества; она не хочет иметь с ними ничего общего. Она хочет стереть пятно позора на своей чести за то, что появилась не в то время, не у того Алмаза, не на той планете.

Шёпот за спиной давно прекратился, но Яшма продолжает слышать отголоски осуждения со стороны других самоцветов, которые звучат теперь только в её голове.

Розовая редко плакала и иногда видела, как плачет Голубая. Плакала ли когда-нибудь Жёлтая в своей жизни, она не знает, но твёрдо уверена, что та никогда не призналась бы в этом.

Розовая восхищалась Жёлтой больше, чем Голубой, и в этом она тоже никогда не признается. Жёлтая излучает силу, власть, могущество; её боятся и почитают, однако Голубая учила, что уважения и подчинения можно добиться не только силой, и не стоит всегда смотреть на Жёлтую как на пример для подражания. В такие моменты Розовая хмурила бровки и смущённо говорила, что она и не смотрит: Жёлтая бесчувственна и холодна — кто вообще хочет быть на неё похожей? Голубая смеялась своим восхитительным добрым смехом, а Жёлтая лишь безразлично фыркала.

Иногда она скучает по сёстрам. Иногда это заставляет её лить слёзы. Иногда — совсем редко — приступы необоснованной грусти застают врасплох, но Розовая всегда старается остаться наедине в таких случаях. Сегодня свидетелем её невольной печали стал старый лев.

Животные не глупые, они многое понимают — именно это уяснила для себя Роза, пробыв на Земле так долго. Лев кладёт свою голову ей на колени, щекочет гривой кожу, и она улыбается сквозь слёзы. Он слишком стар, ходит уже вне прайда, ему недолго осталось. Цикличность органической жизни вгоняет в тоску до тех пор, пока к ней не привыкнешь, пока не примешь её.

Роза старается не плакать просто так, потому что её слёзы — единственное, что способно излечить треснутые самоцветы, но сейчас можно: сейчас на Земле остались лишь повреждённые самоцветы, а она не знает, как им помочь. Здесь её слёзы бессильны.

Лев на коленях замирает, не двигается долгое время, и Роза с сожалением понимает, что его время истекло. Она смахивает слезу, в последний раз гладит гриву, которая от одного её прикосновения начинает окрашиваться в розовый. Лев поворачивает голову, глупо моргает глазами, глядя на Розу, и та поражённо смотрит на него в ответ.

Рука проваливается в гриву, Роза теряется ещё сильнее. Лев недовольно фыркает. Даже помереть спокойно не дали.