Трудный возраст века

Популярность Чумака обычно связывают с извечной верой человека в чудо. В целом это так и есть, но вера советского народа в чудо имела свои особенности. Взлет Чумака стал ярким финалом советского сциентизма, науковерия. Он и внешне, не будучи ученым, идеально совпадал со стереотипом научного работника – интеллигентное лицо, массивные очки, спокойные и мягкие манеры.

Коммунистическая идеология боролась с «поповскими сказками», высмеивала мироточение икон и исцеление от мощей, но с самой категорией чудесного она ничего поделать не могла. Яблони на Марсе, кукуруза у полярного круга, воскрешение гениев прошлого (прежде всего мавзолейной мумии) – все это должна была дать наука. «Научная» фантастика была не столько занимательной футурологией, сколько легальным способом рассказывать сказки под прикрытием будущих успехов науки.

В принципе в эту систему легко встраивалась любая сенсационная чушь, лишь бы она не отдавала «поповщиной» или антисоветчиной. НЛО, экстрасенсы, филиппинские хилеры, чудовище из озера Лох-Несс – все это относилось к разряду «еще не познанного», того, что наука еще не может объяснить, но со временем объяснит непременно. Об этих и других чудесах можно было прочитать в журнале «Наука и жизнь» или услышать по ТВ от доктора наук Сергея Капицы.

По мере того, как перспектива организации идеального общества «по науке» становилась все более сомнительной, роль «чудесного» компонента сциентистской парадигмы росла. Были, конечно, и такие общественные явления, которые выходили за рамки этой системы (например, секта Порфирия Иванова), но, скажем, рериховская версия идеологии New Age не встречала противодействия на официальном уровне – отчасти в силу своей паранаучной упаковки.

Вера в сверхъестественное, то есть в «еще не познанное», процветала и ниже официальной ватерлинии. Основную массу самиздата составляли вовсе не слепые копии «Доктора Живаго» или «Одного дня Ивана Денисовича», а астрологические трактаты, благие вести о чудесных лекарствах (таких, как мутная субстанция «мумие»), пособия по йоге, чакрам, аурам и т. п.

Такова была общественная сцена, на которую вышел Чумак. Конечно, молодежь в массе своей не верила в Чумака. Она верила в другое чудо – чудо Америки. Его аудиторию в основном составили люди старшего поколения, которые были воспитаны верой в светлое коммунистическое будущее. Эта вера была в их сознании переварена и вытеснена верой в целебную силу трехлитровой банки из-под соленых огурцов, заряженной пассами шарлатана.

Таков был итоговый портрет советского общества после семидесяти лет развития. В увлечении Чумаком не было ни тени бунта, ни струйки «свежего ветра перемен». Это была, напротив, кульминация советского конформизма. Поскольку этому обществу как раз в те самые годы была предложена демократия, то есть возможность определять свою судьбу по собственному усмотрению, его отражение в зеркале заряженных Чумаком банок не сулило ничего хорошего.

О неистребимости человеческой веры в чудо уже было сказано. Но одно дело, когда эта вера остается в рамках личной истории, и совсем другое – когда вокруг нее сплачивается масса. Чумак обещал именно массовое, коллективное, синхронное исцеление. Будучи кривым отражением, искаженным эхом веры в коммунизм как материальное благоденствие для всех, феномен Чумака эксплуатировал присущее советским людям ощущение «общей судьбы». Именно это ощущение диктовало людям того времени странный на нынешний вкус вопрос «Как нам выйти из кризиса?» – вопрос, иронический ответ на который был дан в комедии «Ширли-мырли», где благодаря чуду вся страна (уже ополовиненная к тому времени) отправляется отдыхать на Канарские острова.

Целитель Чумак был предтечей других чумаков – политических, финансовых, экономических. Нельзя уверенно сказать, облегчил ли он им работу или, напротив, послужил прививкой от них. В пользу второго варианта можно отметить, что политический чумак Жириновский так и не стал диктатором России, а малообразованный экономический шарлатан Явлинский остался главой довольно компактной секты. «Поверили» в Сергея Мавроди, но это уже была другая история, тот шарлатан апеллировал не к мифологеме «общей судьбы», а к индивидуалистическому постсоветскому рвачеству.

Карьера Чумака рухнула не только потому, что подобные формы «лечения» в конце концов запретил Минздрав, но и из-за деградации этого самого ощущения «общей судьбы», из-за тотальной атомизации российского общества. На своем опыте общество убедилось в том, что каждый выживает в одиночку, что «пряников сладких всегда не хватает на всех», что «кому кризис, а кому мать родна». Российский индивидуализм принято ругать, но в этом аспекте он, кажется, служит неплохую службу. В отвыкшей от массовых помешательств России чумачества разного рода прочно ассоциируются с Украиной. Судя по фамилии, украинские корни были и у Аллана Чумака. В свое время я написал такие строки: