Труды Государственного музея истории религии. Выпуск 8

В 1911 г. умирает вдова великого князя Константина Николаевича — великая княгиня Александра Иосифовна, отпетая в домовой церкви Мраморного дворца, а 1915 г. — ее сын и хозяин дворца великий князь Константин Константинович. Он умер в своей летней резиденции — Павловском дворце, а в Мраморном осталась его вдова великая княгиня Елизавета Маврикиевна, не принявшая православной веры и на всю жизнь оставшаяся лютеранкой. Из пятерых сыновей, находившихся на фронтах Первой мировой войны, один — князь Олег Константинович — погиб в 1914 г. и был похоронен в подмосковной усадьбе Осташево. Жизнь в Мраморном дворце замерла. 1917 г. с его политическими катаклизмами и хозяйственными неурядицами лишил содержания и Мраморный дворец. В марте Временное правительство постановляет приобрести у Елизаветы Маврикиевны дворец в собственность государства, но после октябрьского переворота дворец был по существу национализирован с разрешением временного проживания в нем Елизавете Маврикиевне с фрейлинами до середины мая 1918 г.

Церковь во дворце доживала последние дни. Покинувший армию князь Гавриил Константинович вспоминает о весне 1917-го: «Великим постом мы, как всегда, говели в церкви Мраморного дворца. На ектениях вместо государя, государыни и наследника поминали Временное Правительство. Дяденька (великий князь Дмитрий Константинович.— Ю. Т.), который раньше при этом крестился, теперь перестал это делать. На Пасху мы были у заутрени у себя в Мраморном»[280]. В декабре 1917 г. домовый храм, куда постепенно складировались иконы и другие церковные ценности из остальных помещений дворца, стремительно занимаемых чиновниками Комиссии по управлению Мраморным дворцом и прочими посторонними организациями, был опечатан. Последовал даже приказ «О передаче священных реликвий церкви Мраморного дворца в церкви и монастыри России»[281], решение по которому было отложено. Однако угроза покушения на эти реликвии неуклонно возрастала.

В течение 1922—1925 гг. домовая церковь Мраморного дворца, будучи, с одной стороны, закрытой как культовое учреждение, но, с другой стороны, находящейся под охраной Комитета по охране монументальных памятников по 2-й категории[282], подверглась санкционированному разграблению. Из помещения церкви изъято было, по существу, всё, за исключением иконостаса, о котором в документе сказано: «Иконостас церкви остается на месте как представляющий архитектурно-художественную ценность»[283], однако, с оговоркой: «Иконы же в нем в отдельности музейного значения не имеют». Как выясняется, не только иконостасные образы, но и все остальные иконы из самой церкви и из красных углов других помещений дворца, из детских, из молельни (Крестовой) в кабинете К. Р. из спален и гостиных, из библиотеки и музыкальной комнаты,— то есть весь комплекс икон, сосредоточенный после 1917 г. в помещениях домовой церкви, превращённых в склад, к середине 1925 г. оказался полностью утраченным. Высокохудожественные иконы изымались в Государственный музейный фонд (ГМФ) с дальнейшим в лучшем случае распределением по музеям, не признанные таковыми и вывозились на продажу якобы в пользу Помгола[284], либо сразу утилизировались (попросту, уничтожались).

Так 5 апреля 1922 г. при осмотре утвари домовой церкви, насчитывавшей более пятисот вещей, лишь 12 предметов было признано высокохудожественными, которые «не могут быть обращены в слитки»[285]. Эти предметы в составе 480 других церковных реликвий Мраморного дворца, прошедших экспертизу и отбор специалистами ГМФ, были изъяты и 23 июля 1925 г. вывезены на склады ГМФ.