Труды и дни мистера Норриса

— Мой дорогой мистер Брэдшоу, — интонации у Байера были едва ли не по-отечески ласковыми. — Прошу вас, только не расстраивайтесь зря. Я знаю, Норрис ваш друг. Заметьте, я ничего не имею против него как человека; его личная жизнь нимало нас не касается. Мы совершенно убеждены в том, что вы ко всему этому никоим образом не причастны. Вы искренне старались нам помочь. Если бы можно было и дальше поддерживать в вас необходимые иллюзии, я бы, наверное, именно так и поступил.

— Чего я никак не могу взять в толк, так это — каким образом Прегниц…

— Я как раз собирался вам об этом рассказать… Видите ли, в последнее время Норрис понял, что его парижские друзья недовольны теми сведениями, которые он им поставляет. Слишком часто информация оказывалась либо несущественной, либо откровенно ложной. Вот он и предложил Ван Хорну идею — организовать ему встречу с Прегницем.

— В связи с производством стекла?

— Производство стекла в данном случае есть не что иное, как плод воображения Норриса. Он в очередной раз воспользовался вашей неопытностью. Ван Хорн согласился оплатить ваши расходы на поездку в Швейцарию совсем по другой причине. Барон Прегниц — политик, а не финансист.

— Вы хотите сказать, что…

— Да, именно это я и хочу вам сказать. Прегниц имеет доступ к достаточно большому количеству правительственных тайн. Он может снять копии с карт, планов и секретных документов, которые клиентам Ван Хорна очень хотелось бы иметь в своем распоряжении, и за такую возможность они готовы платить хорошие деньги. Очень может быть, что в случае с Прегницем искушение окажется слишком сильным. Нас это не касается. Мы всего лишь хотели предупредить — лично вас — об опасности, чтобы вы в один прекрасный момент внезапно для себя не оказались за решеткой по обвинению в государственной измене.

— Боже мой… но откуда вам-то обо всем этом известно?

Байер улыбнулся:

— Вы подумали, что и у нас тоже наверняка есть собственная шпионская сеть? В этом нет необходимости. Любую информацию подобного рода можно довольно легко получить — от полиции.

— Так значит, полиция тоже в курсе?

— Не думаю, что они знают все и что они до конца уверены в надежности той информации, которая у них имеется. Но у них есть достаточно веские основания для подозрений. Двое агентов недавно заходили к нам и задавали вопросы, касающиеся Норриса, Прегница и вас. Очень многое стало ясно из самих этих вопросов. Мне кажется, нам удалось убедить их в том, что вы — не опасный заговорщик международного масштаба, — Байер опять улыбнулся, — но тем не менее я счел за лучшее сразу же послать вам телеграмму, с тем чтобы по возможности вывести вас из-под удара.

— Конечно, спасибо вам большое за заботу о моей скромной персоне…

— Мы всегда стараемся помогать тем, кто помогает нам; хотя, к сожалению, не всегда имеем такую возможность. Вы еще не виделись с Норрисом?

— Нет. Когда я приехал, его не было дома.

— Ну что ж. Оно и к лучшему. Будет справедливо, если вы сами ему обо всем и расскажете. Он не был здесь уже целую неделю. Передайте ему, пожалуйста, что мы ему зла не желаем, но для него же будет лучше, если он немедленно уедет из Германии. И еще: передайте ему, что за ним следит полиция. Они перлюстрируют всю его корреспонденцию, как входящую, так и исходящую; в этом я уверен на сто процентов.

— Хорошо, — сказал я, — я ему передам.

— Вот и славно, — Байер встал из-за стола. — Только прошу вас, мистер Брэдшоу, ни в чем себя не вините. Может быть, вы вели себя глупо. Что ж тут такого, нам всем иногда случается свалять дурака. Вы не сделали ничего, чего следовало бы стыдиться. Думаю, теперь, выбирая себе друзей, вы будете куда осторожнее, ведь правда же, а?

— Да уж, хотелось бы.

Байер улыбнулся и дружески похлопал меня по плечу:

— Ну, здесь давайте и поставим точку во всей этой не слишком приятной истории. Вы не согласились бы сделать для нас в скором времени еще кое-какую работу? Прекрасно… Передадите Норрису все, что я вам тут сейчас наговорил, хорошо? До свидания.

— До свидания.

После этого я, должно быть, пожал ему руку и обычным манером вышел из здания и вел себя при этом достаточно естественно, поскольку никто в большой наружной комнате взглядами меня не провожал. И только выйдя на улицу, пустился бежать. Как-то вдруг оказалось, что я страшно спешу; мне хотелось покончить со всем этим, и как можно скорее.

Мимо ехало такси; я очутился в автомобиле прежде, чем шофер успел затормозить. «Гоните, и чем быстрее, тем лучше», — велел я ему. Мы принялись лавировать между машинами, нас то и дело заносило на поворотах: шел дождь, и мостовая была скользкой от грязи. На улицах зажглись фонари: на Берлин спустились сумерки. Я закурил сигарету, затянулся пару раз и выбросил ее в форточку. Руки у меня дрожали; в остальном я был совершенно спокоен, ни злости, ни отвращения — ничего. Головоломка сложилась в единое целое. При желании я мог окинуть весь сюжет одним-единственным взглядом: компактная, живая картинка. И все, чего мне в тот момент хотелось, так это поскорее от нее отделаться. Немедленно.