Авл Геллий, автор интересный, прежде всего как популяризатор теоретических установок второй софистики, писатель не глубокий, но стремившийся ни на шаг не отстать от своего времени и на лету ловивший каждое слово Герода Аттика или Фаворина, при отборе материала руководствуется двумя критериями: его интересует древнее
и притом непременно малоизвестное[277]. Авл Геллий хорошо знаком с текстами Катона Старшего и Гая Гракха. Рассказывая (VI, 3, 48) о речи Катона «За Родосцев» (Pro Rhodiensibus), которая входила в пятую книгу «Начал», он полемизирует со знаменитым Туллием Тироном. Тирон в письме к Квинту Ак-сию критиковал Катона и, вероятно, довольно резко. Геллий рассматривает каждое замечание Тирона в отдельности, сопоставляет его с текстом речи, доказывает несостоятельность данного замечания и затем переходит к следующему по такой же схеме. В заключение он делает выписки из речи Катона, с тем чтобы обратить внимание читателя на те места катоновского текста, которые Тирон упустил из виду. Становится ясно, что о Катоне Геллий судит не по тем выдержкам, которые он нашел у Тирона, а по оригинальному тексту речи. Везде, где только может, Геллий разыскивает древние и мало кому известные рукописи. Так, в Патрах (в библиотеке Patrensis) Геллий нашел древний (verae vetustatis) список «Одиссеи» Ливия Андроника (XVIII, 9, 5), в Тибуре (в библиотеке Tiburs) он обнаружил рукопись Клавдия Квадригария (IX, 14, 3), в которой ему удалось найти древние грамматические формы. Наконец, вместе со своим другом Юлием Павлом (вероятно, одним из учеников Фронтона) в книжной лавке на рынке apud Sigellaria (V, 4) Геллий обнаружил Annales Фабия Пиктора «в хорошем и, безусловно, древнем списке» (bonae atque sincerae vetustatis). У грамматика Фида Оптата он видел список второй книги «Энеиды» удивительной древности (mirandae vitustatis) и записал рассказ об обстоятельствах ее приобретения (II, 3). Возвращаясь из Греции, Геллий сошел с корабля в Брундизий и сразу увидел, что кто-то продает книги (IX, 4). «Я тотчас бросаюсь к книгам, все это были греческие книги, полные чудес и побасенок о вещах неслыханных и невероятных, но писателей древних и значительных (non parvae auctoritatis): Аристея Проконесского, Исидора Никейского, Ктесия, Онесикрита, Филостефана и Гегесия. Свитки эти долгое время где-то валялись и имели ужасный вид. Я, тем не менее, заинтересовался ими и, спросив о цене, привлеченный их удивительной и неожиданной дешевизной, покупаю большинство этих книг за ничтожную плату и в течение двух следующих ночей поспешно просматриваю от начала до конца» (перевод наш – Г.Ч.). Приведенный отрывок как нельзя лучше иллюстрирует психологию Геллия как писателя. Будучи прежде всего ритором, знатоком и, главным образом, ценителем хорошего стиля, он, конечно, не интересовался безыскусными по языку и малоправдоподобными сочинениями парадоксографов. Но когда в его руки попадает старая библиотека какого-то любителя подобной литературы, Геллий «тотчас жадно бросается» (statim avide pergo) к этим свиткам. Раз книга редкостная и древняя, она интересует Геллия, содержание при этом уже не играет никакой роли.