Труды по античной истории

Погоня за редкостями и боязнь повторить то, что было «хорошо рассказано раньше» (см.: Paus. II, 30, 4 – εὖ προειρημένα), с одной стороны, и характерное для второй софистики в целом стремление развлечь читателя – с другой, приводили к тому, что сочинения многих писателей этой эпохи превращались в беспорядочное нагромождение разнообразного и неподдающегося никакой систематизации материала. Характерно это и для Павсания, о чем хорошо сказала М.Е.Грабарь-Пассек: «Книгу Павсания можно читать, раскрыв на любом месте, и впечатление получается одно и то же – движущаяся перед глазами однообразно пестрая лента, за движением которой приятно следить, но детали которой невозможно запомнить»[278]. Принцип delphinum silvis adpingere (Hor. AP. 30), абсолютно неприемлемый для Горация, во II в. н. э. прочно утвердился в литературе. «Аттические ночи» Авла Геллия представляют собой огромное по объему собрание выписок из самых разных авторов, которые перемежаются с заметками самого Авла Геллия. Какого бы то ни было порядка в расположении материала нет. Геллий по этому поводу сам говорит (Praefacio), что при работе над своим сочинением он «пользовался тем случайным порядком, в котором ранее делал свои выписки» (usi autem sumus ordine rerum fortuito, quem antea in excerpendo feceramus). Эти выписки, по его собственному признанию, зачастую сделаны наспех (breviter), а главное, indistincte atque promiscue, то есть «беспорядочно и бессистемно». В результате единственным композиционным принципом у Авла Геллия становится отсутствие какого бы то ни было композиционного единства, которое он сам определяет как rerum disparilitas (то есть беспорядочность изложения). Элиан не только назвал одно из своих сочинений Ποικίλη ἱστορίη, но, руководствуясь стремлением избежать «ненавистного однообразия», считал разнообразие или пестроту (ποικιλία) своим основным творческим методом и сравнивал свои произведения с лугом или венком, прелесть которых заключается ἑκ τῆς πολυχροίας (эпилог librorum De animalibus). Важно отметить, что «пестрота» для Элиана заключается не только в разнообразии тематики, но в первую очередь в отсутствии какого бы то ни было плана, в беспорядочности изложения. Пестрота как метод отличает сочинения Апулея (Florida). Труды Фаворина до нас не дошли[279], но его Παντοδαπὴ ἱστορία представляла, по всей видимости, несистематизированную коллекцию сведений по самым различным вопросам. Homo fandi dulcissimus (человек сладчайшего красноречия), как называет его Геллий (XVI, 3, 1), Фаворин был среди представителей второй софистики основным теоретиком «пестроты» (rerum disparilitas, varietas), Геллий – его непосредственным учеником, а Элиан – одним из последователей.

Закономерным будет вопрос, почему Павсаний, теоретические установки которого так близки к воззрениям Авла Геллия и Элиана, не оформил свой труд как собрание беспорядочных сведений, а придал ему форму итинерария. Сам Павсаний ответа на этот вопрос не дает. Однако кое-какие наблюдения по этому поводу сделать можно. Среди фрагментов «Разнообразной истории» Фаворина, которые сохранились, главным образом, у Диогена Лаэртского, есть ряд текстов (см., например: II, 1; III, 25; V, 5; V, 76–77; VIII, 12; VIII, 15), по тематике близких к периэгезе. Рассказ Фаворина о Деметрии и его любовнице Ламии может быть сопоставлен с фр. 14, 15 Полемона (см. приложение 2). Это чрезвычайно важное свидетельство того, что периэгеза во второй половине II в. н. э. интересовала не одного Павсания. Но больше всего материала дает античный роман. Практически в каждый роман («Метаморфозы» Апулея, «Левкиппа и Клитофонт» Ахилла Татия, «Эфиопика» Гелиодора, «Повесть о Габрокоме и Антии» Ксенофонта Эфесского) входит как непременный его элемент путешествие (ὁδοιπορία или peregrinatio), без которого развитие событий в романе было бы невозможно. В рассказ о таком путешествии, для того чтобы он выглядел более убедительным, обязательно вводятся сведения этнографического характера, краткие характеристики городов, храмов и т. д. и, наконец, описание маршрута, либо заимствованное непосредственно из итинерария, предназначенного для практических целей, либо стилизованное под такого рода итинерарий или перипл. Если же сухие описания маршрутов широко использовались в художественной и документальной прозе I–III вв. н. э.[280], то нет ничего удивительного в том, что к этому жанру обращается и Павсаний. Это тем более закономерно, что он, как это было доказано академиком С.А.Жебелёвым[281], не прошел по всем маршрутам, которые описывает, и, возможно, побывал не во всех пунктах, о которых говорит в «Описании Эллады», а поэтому, включая в свое сочинение топографические сведения, добивался того же эффекта, что и авторы романов – большей убедительности.

§ 4. Место итинерария в «Описании Эллады»