Труп из Первой столицы

Света прошла через ворота школы слепых и направлялась через двор к стоящему в отдалении флигелю. И тут… Она даже потерла руками глаза, чтобы удостовериться, что ей не кажется. Не слишком-то таясь, в кустах у флигеля какой-то пионер старательно выцарапывал гвоздем на кирпичной стене немецкую свастику.

— А ну стой! — вскричала Света и, не щадя ни собственных колен, ни кустарника, ринулась к нарушителю. Одной рукой она схватила гадкого мальчишку за ухо, другой же потянула за рукав.

— Ой, тетенька, пусти! — взвыл горе-пионер. И хотя уху — Света точно знала — было очень больно, он больше волновался за рубашку: — Порвешь рукав, меня мать живьем съест!

— И поделом! — выкрикнула Света. — Будешь знать, как честным людям на стенах гадости рисовать. Еще пионер называется! А ну снимай галстук, не позорь организацию!

— Да ты что! — от удивления мальчишка даже прекратил попытки вырваться. — Я же не сам! По поручению товарищей! Мы знаем, что профессор Соколянский предатель родины! Он, когда снова заселился, мы с ребятами решили поблажек не давать! Таких, как он, нам здесь не надо! Пусть убирается с территории школы!

Тут Света краем глаза заметила, что в отдалении за деревьями прячется еще парочка таких же пионеров. На миг ею овладело отчаяние. Оттаскать за уши надо было не ребят, а их учителей, которые мальчишек после ареста Соколянского накрутили, а признать ошибочность своих суждений, когда профессора выпустили, полностью оправдав, забыли. Но что-то объяснять сейчас было бы бесполезно. Всецело полагаясь на удачу, Света решила импровизировать.

— Видишь эту корочку? — строго спросила она, проведя перед глазами мальчишки своим удостоверением. — Понимаешь, что она означает? То-то! Секретный отдел. Так что, то, что я тебе сейчас скажу, должно остаться строго между нами. Профессор Соколянский — герой! С целью выявления врагов он работал под прикрытием, потому мы и делали вид, что его арестовали. Ты защищать его должен и гордиться знакомством, а не пакостить. Он настоящий человек и гражданин, и большевик. Вы бы с ребятами, прежде чем травлю затевать, подумали бы, отчего такого, как ты выразился, «предателя родины» вдруг выпустили и на новые должности назначили. Что, думаешь, у нас в отделе дураки работают?

— Не, — явно переосмысляя свое поведение, прошептал пионер. — Не думаю.

— На первый раз прощаю. Ступай и никому о нашем разговоре не говори! И больше чтобы никакой порчи государственного имущества, то есть никаких первобытных рисунков на стенах. Понял?

Мальчишка закивал и со всех ног бросился к дружкам. Света не сомневалась, что все подробности разговора он тут же перескажет половине школы, и почему-то была уверена, что в фантастическую версию про работу профессора под прикрытием вскоре поверят даже распространившие злобные слухи учителя.

— Лихо вы его! — окошко флигеля распахнулось, и показавшаяся по ту сторону подоконника Лена принялась ощупывать рукой кирпичи, пытаясь оценить нанесенный стене ущерб. — Вы не волнуйтесь, я затру наждачкой. Они не в первый раз уже рисуют. Податливая психика, дети, что с них взять. Когда тут учились только наши интернатовцы, такого, конечно, быть не могло, но сейчас в кружки самодеятельности приходит детвора со всех сторон, и тут уже не уследишь, что у кого в душе… — и тут же, без перехода, спросила: — А вы что, правда из секретного отдела? Чем нам чревато ваше появление?

— Елена! — Света и растерялась, и обиделась одновременно. — Вот от вас не ожидала! Я показала парню удостоверение библиотекаря. Красная корочка с фотографией и большой печатью. Меня жена Морского научила — у нас так уважительно относятся к бумагам, что, если с уверенным видом помахать любой корочкой, называть можно любую должность. Проверять никто не будет, опасаясь быть заподозренными в недоверии. Но это дети или там обычные граждане. Но вы-то, выто? С вашим уникальным даром и чутьем!

— Боюсь, вы меня идеализируете. Впрочем, это вам профессор наговорил. Он очень добрый и любит петь дифирамбы всем своим ученикам.

— Но вы же сами мне рассказывали, как по одному только тону разговора поняли, что интересоваться у «знающих людей» судьбой пропавших родственников бесполезно.

— Я это для Ивана Афанасьевича сказала, — Лена перешла на шепот. — На самом деле у меня просто хороший слух. Я слышала, еще когда сидели в коридоре, ожидая приема, как в кабинете говорили про расстрел. Мол, было в том году одно решение, по которому всех бродяг-калек безродных расстреляли. Ну, потому что сами они бы не выжили — просить милостыню отныне по закону запрещали, содержать их за казенный счет было не на что, а бросать умирать негуманно… Да, примерно так и говорили, — Елене вся эта речь давалась явно с большим трудом, но она старалась сохранять спокойствие. — И добавляли сразу, мол, вот, теперь, мол, непонятно, что отвечать этим сидящим в коридоре хлопочущим, ну, может, давайте им в чем-то другом поможем, кто ж знал, что он — научное светило и что бродяги могут быть его знакомыми.