Труп из Первой столицы

— Вы пачкаете мне волосы! — внезапно подала голос Ирина и тут же обратилась к Морскому: — Убийца рассекречен, я могу уже не прикидываться духом Милены?

Не обращая никакого внимания на пистолет, Ирина извернулась, встала на ноги и попыталась отодвинуться от Гаривловского:

— Мне больно! Пустите!

— С какой стати? — возмутился преступник и еще сильнее притянул заложницу к себе. — Вы — мой пропуск, мой шанс на спасение. Вы же сами сказали, я — рассекреченный убийца. Так какое же мне дело до того, больно вам или нет?

Потребовалось довольно много времени, чтобы присутствующие мысленно сопоставили факты и пришли к выводу, что все их подозрения выглядят куда более убедительными, замени в них личность Поля на Гавриловского. Гавриловский при этом явно все еще переваривал информацию о том, что выдал сам себя, и, совершенно неудачно, пытался пойти на попятную:

— Даже если на миг представить, что я вас отпускаю, вы ведь теперь ни за что не забудете этот… хм… инцидент… Нет-нет, назад дороги уже нет!

— Чего вы добиваетесь? — Коля наконец оправился от удивления и заговорил. — Как единственный тут представитель закона я должен предложить вам сдаться и, в случае отказа, узнать ваши требования.

— Мне нужно время и ваше краткосрочное бездействие, — сказал преступник, глядя исподлобья. — Внизу стоит автомобиль. Сейчас вы все останетесь на своих местах, а мы с Ириной-балериной тихонечко в него сядем и уедем к моим немецким друзьям. Немецкое консульство, слава богу, неподалеку. Если дадите мне сейчас уйти, то там внутри я отпущу заложницу. Меня у немцев знают. Меня не выдадут большевикам, а по закону ваши полицаи не имеют ни малейшего права врываться на территорию иностранного консульства.

— Не выдадут убийцу? Право слово, вы слишком плохо думаете о немцах, — фыркнула мадам Бувье и принялась что-то говорить Арагону. Тот, соглашаясь, закивал и обратился к Гавриловскому на французском.

— Луи предлагает Гавриловскому сдаться по-хорошему. Обещает дать хорошую характеристику, рассказать, что убийство было совершенно в состоянии аффекта… — начала было переводить Эльза, но запнулась, видя, что с каждым словом Арагона Гавриловский сатанеет и окончательно теряет контроль над собой.

— Не было никакого состояния аффекта! Не несите ерунды! — прокричал убийца на французском, причем так яростно, что все присутствующие поняли смысл фразы. — Это все вы виноваты! — переключился он на Колю спустя миг. — Напоказывали тут историй, теперь даже умные и уважаемые мною люди видят в геройстве зверство… Ну, ничего. В немецком консульстве я объясню все, как было. Они поймут, что мой поступок — подвиг и результат политических гонений…

— О боги, Гавриловский, вы свихнулись… — прошептала Эльза. — Во-первых, немцы нынче лучшие друзья большевиков, и цацкаться с вами, рискуя карьерой, никто не станет. Во-вторых, как связаны какие-либо гонения и убийство Милены?

— Вы накопали факты, это да. — Гавриловский все еще обращался к Коле. — Но вы совсем не ведаете правды. Истинная любовь не знает ревности. Я убил Милену вовсе не из-за ее интереса к Михаэлю. Я в достаточной мере здравомыслящий человек, чтобы понимать, что затмить меня в глазах женщины какой-то мерзкий тип из захолустного Киева не сможет никогда. — Гавриловский вдруг успокоился и самодовольно хмыкнул. — Кто — я, а кто — он? Подумайте сами! Из сумасбродства, Милена, возможно, встретилась бы с этой своей первою любовью, но и все. Потом — уж поверьте — вернулась бы ко мне без разговоров. От Гавриловского любимые женщины не уходят!

— По крайней мере живыми, — неожиданным хором вставили Ирина и мадам Бувье, после чего впились друг в друга глазами так, будто виделись впервые.