Труп из Первой столицы

— А то! — хмыкнул он, тут же становясь центром внимания всей группы. — Могу и рассказать, если товарищ экскурсовод не возражает. — Морской не возражал. — В 26 году это было, — начал Коля. — Маяковский давал концерт в нашем оперном театре. Не концерт — концертище. Такая мощь, такие слова, такой размах! Уже в конце, отчитав стихи, он отвечал на записки, лихо расправляясь со всеми несогласными. Вот умел же человек отвечать! Рубанул на ходу, вроде и грубость не сказал, а на обидчике уже живого места не осталось, все обсмеяно. Тут, значится, кто-то из зала как закричит: «Товарищ Маяковский, вы вот все про консолидацию революционных сил литературы кричите, а наши харьковские поэты из заводских рабочих кружков на ваши выступления, как видим, не пришли!» У меня аж дух захватило от негодования. — Коля насупил брови, изображая тогдашнюю свою обиду, и сделался весьма страшен. — Знал ведь гад, что рабочие в зале не сидели, потому что денег на билеты не хватало: профсоюзы тогда еще не особо с бесплатными местами для ударников разобрались, а тратить свои кровные на походы в театр тогда рабочие уже перестали. Это ж не 19 год, когда в театрах выступления шли, решающие судьбы родины. Я тогда хоть и мал был, да это все точно знаю, потому что жених моей покойной сестры был из рабочих. — Коля разошелся не на шутку и понесся рассказывать семейные истории. — Так вот женитьба сорвалась, потому что и он, и все его дружки, как кокаинисты какие-то, впали в зависимость, и весь заработок спускали на билеты в театры и клубы, где вместо балетов в те времена давали выступления докладчиков. Причем, выступали и большевики, и всякая нечисть вроде эсерских представителей или кадетов. И дискуссии там проводились, и слово товарищам из зала давалось. Наш Васька — так жениха сестринского звали — к нам потом приходил и долго подробно все это сестре втолковывал. Помню точно, что товарищ Артем выступал когда-то. Он-то последней каплей для сестры моей и стал. Васька в единственный свой выходной вместо парка или там еще чего романтичного повел невесту в клуб «Металлист» на дебаты товарища Артема и товарища Кина. Бросила она тогда Ваську, не посмотрела ни на то, что билеты стоили немало, ни на то, что клуб этот — самый большой рабочий клуб в мире.

— Э… — осторожно перебила Эльза Юрьевна, — мы в 19-х годах немножко разбираемся. Мы в них жили. Можете нам все это так подробно не расписывать. Вы про Маяковского начинали. Ему из зала кричат: «Где ваши хваленые заводчане? Нет их!» А он?

— А Маяковский улыбнулся и говорит: «Есть, конечно! Я с ними утром встречался и к себе на выступление пригласил. Эй, лефы, покажитесь!» И тут мы — а я в то время хоть шестнадцатилетним шалопаем был, но физически уже развился, и как раз на заводе работал, и к нашим тамошним поэтам прибился — из оркестровой ямы как закричим: «Здесь мы!» И так мощно наш дружный рев прогремел, что, кажется, даже стены затряслись, а зрители ка-а-ак перепугались, как рванули к выходу. А Владим Владимыч им вслед прокричал: «Вот как пролетарские поэты сметают из нового искусства мещанские страхи прошлого! Афиши говорят, что моя лекция «Как делать стихи» должна была в пять уроков научить слушателей писать стихи… А я, собственно, считаю, что моя задача — в один урок отучить писать стихи тех, кому это не надо». И со значением так показывает вслед убежавшим.

— Отменная история! — похвалил поэт Поль, язык которого уже немного заплетался от выпитого по дороге пива. Удивительным образом неподалеку от одной из точек экскурсии Поль разыскал вожделенную забегаловку, у другой — бочку с разливным, у третьей — просто магазинный прилавок. Каждый раз он отлучался «попробовать», причем делал это быстро, незаметно и прежде, чем кто-то успевал его остановить. — Как только доберусь до своего рабочего кресла, сразу запишу эту историю!

— Да вы ее не вспомните, дружище! — перевел слова Арагона для Коли с Морским Гавриловский. — Когда же вы успели так набраться? Не от вина же в клубе вас развезло? — И тут же стал переводить ответ поэта: — Мэтр, не сгущайте краски, я в порядке. От алкоголя я не теряю связь с реальностью, а лишь расширяю границы сознания, что помогает мне лучше и ярче ощущать этот мир. К тому же я не просто пью, а провожу исследование. Известно ли вам, что в СССР нынче существует всего четыре сорта пива? «Светлое № 1», «Светлое № 2», «Темное» и «Черное»? При этом утверждается, что все многообразие, коим полна Европа и которое царило на советском рынке еще в нэп, покрыто этим мизерным набором! Я должен все проверить на себе, пусть даже и с ущербом организму! — Поэт порывисто смахнул со лба прядь волос и, комично изображая серьезность, продолжил: — Пока могу уверенно сказать, что их «Светлое второе» — это наше «Венское». Везде одно и то же. Других пока в продаже не заметил.

— Я думала, вы в Харьков приехали делать исследование о Маяковском! — фыркнула Эльза.