Труп из Первой столицы

— Круг моих интересов куда шире узости ваших представлений обо мне! — отрезал поэт с пафосом. — В этом городе меня интересуют сразу три темы: Маяковский, пиво и, между прочим, архитектура! В частности, домишко по адресу Пушкинская, 94. Дом моего родного дяди, если честно. Он в нем почти не жил, был вынужден уехать. Я обещал, что загляну проведать, как там дом.

— Так что же вы молчали? — оживился Морской.

— Он забыл, — продолжала насмешничать мадам Триоле. — На самом деле пиво с Маяковским куда милее Полю, чем наказ старика-дяди.

— Мы можем съездить к этому особняку, — предложил Морской, обрадованный неожиданной возможностью политически грамотно завершить экскурсию. — Сейчас этот дом знаменит тем, что в нем останавливался товарищ Сталин. В 20-м, когда в Харьков только-только вернулись наши. Поедем?

— Ох! — жалобно огляделся Поль. — Ну что вы, право слово. Я уже заготовил речь для дяди, что дом тот не нашел, что адрес не запомнил… Моей работе о Маяковском этот визит не поможет, а организму — лишние нагрузки. Кто знает, что за пиво там на Пушкинской… Вы обещали, что вот этот сад — последний пункт, а дальше можно будет и вздремнуть…

— Как скажете, — разочарованно пожал плечами Морской и начал проговаривать заготовленную часть экскурсии: — В книге моего друга Гельдфайбена про визиты Маяковского в Харьков приведен один любопытный разговор. Проходя неподалеку по Чернышевской улице, Владимир Владимирович узнал, что там когда-то имел комнату поэт Велимир Хлебников. Маяковский оживился и стал рассказывать, как ценит его творчество. И тут же припомнил, что именно в Харькове, как ему рассказывали, в университетском саду Есенин с Мариенгофом устроили для Велимира Владимировича публичную процедуру «коронования председателя Земного шара». Вот, мы сейчас на этом месте. Тут Хлебникова и короновали…

— Я тоже слышала эту историю, — вмешалась Эльза Юрьевна. — Она отвратительна. Хлебников уже был болен, уже считался «человеком со странностями». Идея сообщества «Председателей Земного шара» уже воспринималась им как что-то очень важное. В 15 году, когда он все это только придумал, речь шла о красивом благородстве, об ответственности одаренных людей за все человечество, о содружестве сильных духом творческих личностей. В 17-м, когда они писали Временному правительству в Мариинский дворец, мол, «Правительство Земного шара постановило: считать Временное правительство временно не существующим», все это было элегантно и умно. А после, когда вместо тонко чувствующих мир единомышленников Хлебников наткнулся на безграмотных, хоть и одаренных, шумных пьяниц, вроде Есенина и Мариенгофа, идея превратилась в гадкий фарс. — Дальше Эльза Юрьевна заговорила на французском, а Гавриловский всем переводил. — Захлебываясь от смеха, на глазах зрителей, которые пришли послушать стихи Есенина, организаторы вручили серьезному и бледному Хлебникову титул и перстень, на время позаимствованный у случайного приятеля-литератора. Перстень, естественно, после мероприятия обещали вернуть, о чем Хлебникова никто не предупредил. В итоге Велимира Владимировича довели до слез, силой отобрав перстень и грубо растолковав, что поверить, будто посвящение было не шуточным номером, а серьезным актом, мог только полнейший кретин. Маяковский, кстати, никогда так не поступил бы с Велимиром Владимировичем. Да и вообще ни с кем не поступил бы. Зря вы вспомнили про этот эпизод, я вами даже стала недовольна.

— Согласен, история спорная, — Морской ощутил острый приступ желания оправдаться. — Но она тоже про Харьков, куда же денешься. Вы спросили, о чем Владимир Владимирович думал, бродя по харьковским улочкам, и я вспомнил, что читал в книге Григория. Из-за Хлебникова книгу вряд ли издадут, сами понимаете, поэтому я пользуюсь любым случаем что-то из нее рассказать. Хорошим текстам очень важно выйти в люди… И, кстати, перстень отобрали, коронацию превратили в комедию, но титул-то прижился. Кого сейчас ни спроси: «Кто у нас председатель Земного шара?» ответят или «Идите к черту, сумасшедший!», или «Хлебников». Отличный способ сортировать знакомых на своих и чужих, а?

— Быть может, но скорее вовсе нет! — как обычно противоречиво заявила мадам Бувье. — Возьмем хотя бы Милочку, — тут поэтка вспомнила о присутствии постороннего наблюдателя и нарочито громко повторила: — Милочку — мою компаньонку, которая приболела и поэтому не смогла пойти с нами на экскурсию. Про Хлебникова она ничего не знала. И не знает. Но это ведь не значит, что она не восприимчива душой или глупа… Она у нас «своее не бывает», что значит «грош цена вашим сортировкам»…

Атмосфера экскурсии, конечно, омрачилась. Возможно, виной тому было воспоминание о трагической судьбе Хлебникова, возможно, вновь накатившее на всех осознание смерти Милены…

— Мне кажется, что все мы подустали, — постарался разрядить обстановку Морской. — Предлагаю на сегодня завершить экскурсию. Прошу в автобус! И еще прошу прощения, коли что-то было сделано не так.

* * *