Царь

Кое-какие подробности столь изысканных комбинаций Иоанну, более чем вероятно, известны, поскольку московские торговые люди, добывающие прибытки и в Кафе, и в Константинополе, и в Лондоне, и в Антверпене, свято храня на груди опасные грамоты, данные им, верой и правдой служат ему и в качестве востроглазых лазутчиков, кое-что он сам прозревает, как умеет прозреть одарённый этим редким талантом политик, в этих не им задуманных комбинациях ему ещё предстоит соучаствовать, а пока он должен торопиться спасать и православие, и Московское царство, и казну, и прародительский стол. Однако что ему предпринять для спасения и от заговорщиков, и от еретиков, и от внешних врагов? Всегдашний противник войны и пролития крови, уже более двадцати лет принуждённый враждебными обстоятельствами воевать и проливать кровь, воевать беспрерывно, без передышки на западе, на юге и на востоке, он все эти годы безуспешно ищет пути к прочному, вечному миру, но к миру такому, который чести бы не ронял, не стоил бы Смоленска, Великого Новгорода и Пскова, которых в обмен на мир без устали требует бессовестная Литва, и обеспечил бы безопасность Московского царства, тогда как его неприятели согласны лишь на бесчестный для него мир, с утратой городов, с непременной выплатой тяжёлой, оскорбительной дани, которую тоже бессовестный крымский хан стыдливо именует поминками. Так обстояло дело с Казанью, которую он вынужден был смирить силой оружия, так обстоит дело с крымской ордой, которую тоже удаётся смирять только силой оружия, так обстоит дело с Литвой и Польшей, которые посягают на Смоленск, Великий Новгород и Псков и на не менее чем половину Ливонии, которую он, в согласии со старинными грамотами, считает державой, признавшей верховенство Москвы и вероломно нарушившей свои обязательства. Опасность, грозящая Великому Новгороду и Пскову со стороны Литвы, неожиданно слившейся с Польшей в одно государство, так велика, что ему необходимо как можно скорей развязаться с Ливонией, и он возвращается к своей первоначальной идее, к своему коренному, задушевному убеждению, с которым предпринимал переговоры сначала со старым магистром Фюрстенбергом, потом с помрачённым духом Готгардом Кетлером: он принципиальный противник захватов, Ливония ему не нужна как часть Московского царства, не нужна и Финляндия, которую он мог взять почти только одним своим появлением, как не нужен и Крым, слишком далёкий от южных украйн, пусть в Ливонии всё остаётся по-старому, самоуправление, обычаи, вера, как он сохраняет всё это в Нарве и в Юрьеве, однако лишь с тем условием, чтобы Ливония признавала верховенство Москвы, не препятствовала свободной торговле московских торговых людей и не чинила преград тем европейцам, которые своей охотой идут на службу к московскому государю. Он готов обратиться к любому бывшему рыцарю, лишь бы тот, приняв титул ливонского короля, согласился на эти условия и обеспечил в Ливонии мир. Ему как можно скорей нужен посредник, который знает как и знает с кем в Ливонии говорить. Он выбирает Крузе и Таубе, перебежчиков, принятых на службу в опричнину, неверных, как все перебежчики, но иных, надёжных и верных, он не имеет, и парочка проходимцев отправляется с его поручением в Юрьев. Как ни трудно осуществить этот самый правильный для всех сторон план, управиться с заговорщиками намного трудней. В Москве удаётся разоблачить лишь немногих, пусть среди них попадаются такие влиятельные, важные лица, как руководивший пушкарским приказом боярин Данилов. Самая головка заговора явным образом гнездится в Великом Новгороде и Пскове, а кто они поимённо, лишь отчасти известно, отчасти малоизвестно, а большей частью неизвестно совсем. Пусть архиепископа Пимена, кое-кого из его окружения и самых значительных новгородских подьячих и богачей выдаёт грамота, обнаруженная в Софийском соборе, пусть Данилов и Юрьев выдают ещё несколько человек из числа воевод и приказных, разве несколькими десятками может ограничиться круг заговорщиков? Заговоры такого рода, чтобы добиться успеха или хотя бы рассчитывать на успех, должны втянуть в свои подлые сети сотни людей, а кто они, эти таящиеся в неизвестности сотни?

Глава девятая ПОГРОМ