– А известно ли Вам, что земли, окружающие монастырь когда-то принадлежали еще одному тотмичу – Феодосию Суморину.
– Да, «причудливо тасуется колода», – отметила дама.
– Интересное, образное сравнение, – подметил граф.
– К, сожалению, не мое… Встретилось где-то, а где вспомнить не могу…
– Если я и жалею о чем-то в своей жизни, так это о том, что мало прочитал хороших книг.
– Это Вы-то мало?! Позвольте не согласиться!
– Мало, сударыня, мало… Но вернемся к столь интересному для нас разговору… Я уже вспоминал Василия Шуйского, а тут еще вспомнилось: он очень интересовался «гостиной сотни торговым человеком» Андреем Окуловым. Тоже, кстати, жителем Тотьмы, – продолжал Шереметев.
– А в следственном деле, кроме Огурца, встречаются тотмичи?
– А как же! У меня и выписка есть: «А Иван Пашин и Василий Буторин, посадские люди, сказали в расспросе
– И о чем же это говорит? – не догадываясь, спросила дама.
– Мне удалось найти челобитную, поданную царю Михаилу Федоровичу от посадских людей города Углича, спустя 34 года после событий 1591 года. В ней угличане жалуются на Ивана Пашина, который «хочет бедных твоих сирот… разорить и погубить до конца и городишко запустошить». Обычное дело – жалоба на притеснения начальников. Но, совершенно неожиданно в ней появляется еще одно действующее лицо – «отец Иванов – Иван, который погубил сирот твоих в прошлом по злому своему умышлению и по совету с дьяком Михаилом Битяговским… нас, сирот твоих, в Сибирь сослано 60 семей», – продолжал Шереметев.
– Это что же выходит? Угличане считали, что волнения в городе, повлекшие за собой высылку, были «организованы» Пашиным и Битяговским? – с удивлением спросила дама.
– Выходит – так… И обратите внимание: об участии в угличских событиях имя Бориса Годунова даже не упоминается.
– Битяговский был убит; а какова судьба Пашина? – заинтригованно спросила дама.
– Мне удалось найти лишь сведения о том, что он отказался от службы при царе Василии Шуйском. «Ушел в литовские таборы». Думается, это неспроста, – отметил граф.
Между тем на лесной дороге сгущались сумерки. Кучер, поеживаясь от наползающей прохлады, нет-нет, стал похлёстывать лошадок кнутом, а граф Шереметев и дама продолжали разговор…
В Новгород Великий старец Феодосий и отрок возвратились только к исходу лета 1595 года. Здесь вновь приступили к чтению летописей и деяний новгородских святых. Особый интерес вновь возник у отрока к житиям святого князя Феодора Новгородского. Узнал он, что тот юный князь, правивший в Новгороде в лихую годину раздоров и мора, сделал всё, чтобы спасти город от полного вымирания. Он открыл княжеские закрома для голодных и больных, наладил хлебный торг с заморскими купцами, помог со своей дружиной тушить страшный новгородский пожар, вёл справедливый суд, да и много других добрых дел совершил. Только умер князь Феодор совсем молодым на восемнадцатом году жизни, умер внезапно накануне своей свадьбы.
Тогда и сделал запись новгородский монах-летописец: «В лето 6741 (1233 год по Р. Х.) преставися князь Феодоръ, сынъ Ярославль болшии, и положенъ бысть в монастыре у святого Георгия (Юрия). И еще сыи младъ. И хто не пожалуетъ сего? Свадьба же бе пристроена, меды сварены, невеста же приведена бысть, князи позвани быша; и бысть во веселие место плачь и сетование за грехи наша. Но, Господи! Слава Тобе, Небесныи Царю, изволишю ти тако, и покои его съ всеми праведными». Плакал в те дни, молился и удивлялся со всей княжеской семьёю и со всем княжеским двором Великий Новгород сему странному, печальному и небывалому событию. В тот год построили новгородцы над каменной воротной башней в сердце своего града каменный храм в честь мученика Феодора Стратилата и в память о молодом князе Феодоре, правившем городом и сидевшим на новгородском столе в пору тяжелейших годин их истории. И по сей день стоит близ Софийского собора в стенах древнего Новгородского Детинца, пережившего века испытаний, могучая Фёдоровская башня.