Царь Медоедов

– Страх. Подспудный, подавленный страх. Адепт гламура всегда боится обыденности и неуспешности, а на самом деле – реальности. Гламур психологически отгораживает от бренного мира. Это род эскапизма, бегства от реальности.

– Вы хотите сказать, что веру можно эксплуатировать в корыстных интересах?

– Это не в прямом смысле зарабатывание денег на эксплуатации религии. Просто используют ресурс церкви, ресурс православия для создания своих образов, реализации медийных и творческих проектов. Самый трагический пример – Иван Охлобыстин. Он в своем духовном "артпроекте" добрел до логического конца – взял в руки реальный, а не бутафорский антиминс, а потом бросил его.

– Не так давно в светских и церковных кругах вошло в обиход понятие "новая искренность". Вам интересно это явление?

– Я бы сказал иначе. Недавно был сделан информационный вброс этого понятия в сферу церковных СМИ. Но понятие это взято из внецерковной сферы, поэтому, думаю, оно в Церкви не приживется.

– Разве искренность – это плохо?

– Искренность – это прекрасно, но имитация ее убивает. Прежде всего, почему она новая? А куда делась старая? В публичной сфере искренность возникает тогда, когда люди захвачены какой-то общей драмой, а не в порядке развлечения. Поэтому искренность, как радость и любовь, не может быть новой или старой. Она или есть, или ее нет. Искренность нельзя отформатировать, объявить указом, нельзя подтвердить ее наличие социологическим опросом. Подобные попытки – это социальные и языковые игры, медиаманипуляции. Дело в том, что "новая искренность" сформирована в рамках либерального сознания, поэтому она представляет собой умозрительный конструкт. Применительно к Церкви у нее особая функция.

– Какая?

– Ее носители хотели бы секуляризировать Церковь не с богословской и не с идеологической стороны, а посредством массовой культуры.

– А православный гламур?

– Православный гламур – это попытка монетизировать православие. Точно так же сегодня всевозможные художественные союзы пытаются монетизировать русский консерватизм. Православие и консерватизм в тренде – значит, есть покупатель. А если есть покупатель, то почему не заняться бизнесом? И порой уже трудно понять: где же грань, где переходная линия? Где подлинный консерватизм русского народа, а где подделка, монетизированная оборотистыми шоуменами? Где подлинное православие, а где только его форма, оболочка? Но ведь мы это явление видим и понимаем, что происходит.

– Вы говорите, что православный гламур создает церковь для богатых. Но ведь церковь действительно для всех – и для бедных, и для богатых.

– Православный гламур искажает православие. Говорят об Иисусе Христе как волонтере, который ходил и бесплатно всем помогал. При этом совершенно не говорят об основной составляющей – о самопожертвовании Христа. Богатым людям предлагается оставить за скобками ту часть Евангелия, которая говорит о страшных физических страданиях Христа. О крови, поте, растерзанном теле. Ведь это как-то негламурненько выглядит.

Православный гламур обещает научить тому, как, оставаясь богатым, умудриться пролезть сквозь игольное ушко в царство небесное, причем со всеми своими виллами, яхтами, деривативами и офшорами. Потребитель такой "православной услуги" существует – вот рынок и включается. Только все это к христианству не имеет никакого отношения.

Церковь – это школа сопричастности к делу Божьему, школа обожения и снискания благодати. Церковь мыслит в нравственной системе координат, но именно мыслит и совершает свое делание и попечение. Здесь важен процесс сближения с Христом и братьями во Христе посредством таинств и добрых дел, помощь в совершении дел любви. И дай нам Бог успешно идти этой дорогой.»

В городе было тяжело. Глядя на блоки, закрывающие собой небесный простор, не хотелось ничего. Забыться. Вокруг люди, которых кроме собственной шкуры ничего не заботит. Иногда казалось, что я рискую стать одним из них. Всегда слишком впечатлительный, я ретранслировал окружающее состояние.

Впереди раздался хлопок, на который мы не обратили внимания. Молодежь у Чикена стояла полукругом, а у входа кто-то лежал: «Что там происходит?» Мы подошли. У парня, раскинувшегося на брусчатке, в руке был зажат разряженный Макаров. От головы медленно растекалась лужа крови. Стоявшие вокруг, снимали его на телефоны.

– Эй! Уберите телефоны! Вы хоть скорую вызвали? А вас бы так снимали?! Убирай телефон я сказал! Как это случилось?

– Мы стреляли из травмата в воздух и не считали патроны, а он, предложил, типо как в русской рулетке, проверить остался там патрон или нет. У него сегодня день рождения.