Царь-монах. Государи и самозванцы на русском престоле

– Так ведь не все поляки. А лишь те, кто принимал участие в рокоше. И, в конце концов, эта «польская болезнь» неповиновения перекинулась и на приграничные с Речью Посполитой волости. Так, что кстати пришлась и новая смута, с той лишь разницей, что теперь никто, практически, не сомневался, что новый вождь – Самозванец! Одним словом, тот, кто впоследствии будет назван «Тушинским вором» явился орудием всех, кто не примирился с Шуйским. Хотя в правление Годунова поляки именно Шуйского считали законным преемником царя Феодора Иоанновича, как принадлежавшего к старинному потомству Рюрика.

Однако к обеду зовут, Александр Платонович. Отложим этот разговор. Пойдёмте к трапезе… – пригласил гостя хозяин дома.

* * *

В июле в Стародубе – небольшом русском городке-крепости у юго-западного рубежа с Литвой распространилось известие, что в городе появился некто Андрей Нагой – родственник самого царя Димитрия (бежавшего в Литву из Москвы в ходе боярского заговора и переворота). Нагой и двое его сотоварищей сеяли слухи, что скоро в Стародуб через рубеж придёт пан Меховецкий с рыцарской конницей числом в пять тысяч верховых. А следом за ними в Стародуб явится и спасшийся царь Димитрий. Население города заволновалось. Однако литовская конница всё не появлялась, а пришёл и август. Тогда стародубцы и схватили Нагого и двух его соратников. Первым делом решили подвергнуть их пытке, чтобы достоверно узнать правду. На городской площади с подозреваемых сорвали рубахи. Палач принародно исполосовал плетью спину Алешке Рукина. Ибо Алёшка более других был замечен в распространении слухов. Тот, привязанный к столбу верёвками, ёрзал под плетью как уж, скрипел зубами, но молчал, выдержав двенадцать ударов. Молчали и двое других. Тут стародубский целовальник предложил поднять их на дыбе, чтоб дознаться. Кровь прилила к лицу того, кто назывался Андреем Нагим. Сошёл с лица и побледнел тот, кто назвался Грицком из Пропойска. И тут произошло непредвиденное. Нагой заорал во всё горло, вырвался из рук дюжих молодцов, державших его, схватил кол, валявшийся под ногами и начал матерно ругать и колошматить всех, окружавших, включая палача. Народ опешил и попятился.

Тут из толпы вышел казак по виду рослый и усатый, громко назвавшийся Иваном Заруцким. Выйдя вперёд, он поднял правую руку вверх, призывая всех прекратить беззаконие. Все воззрели на него. Держа кол в руках, дыша как собака, пробежавшая пять вёрст, не подпуская к себе никого ни на шаг, остановился и тот, кто назывался Нагим…

– Кого взялися пытати!? Безумныя невегласы. Се есть царь ваш Димитрий. Он сам к вам пришед. А вы его на дыбу! – зычно крикнул Заруцкий, обращаясь к народу.

Взволнованный ропот пробежал в толпе.

– А ты хто таков, казак? Что тут потерял? – посыпались вопросы.

– Не потерял яз, а нашёл. Нашёл государя своего Димитрия. Вот он! А яз – посыл царевича Петра. Привёз из-под Тулы государю своему письма и грамотцы от ево князей и воевод! – громко и смело молвил Заруцкий, указуя на того, кто назывался Нагим.

– Да то – Ондрюшко Нагий! Какой он царь? – послышалось из толпы.

– А вы сами и спросите у его. Он вам и кажет! – продолжая указывать на Нагого, молвил Заруцкий.

Целовальник, который недавно призывал народ поднять разносчиков слухов на дыбу, тут развернулся к молодому человеку, опустившему кол, поклонился, огладил бороду и вежливо, но с пристрастием вопросил:

– Прости за ради Христа, не прогневайся мил человек, не знаю твоего звания и чина. Кто ты, и зачем пришёл в наш град? И что табе тут надобно? И взаправду ли бает сей казак о твоей особе?

В толпе народа воцарилась гробовая тишина… Заруцкий с румянцем на лице внимательно смотрит на Нагого и склоняется в поясном поклоне. Поясно кланяется и бледный Грицко. Привязанный к столбу Алешка Рукин, ерзая всем телом вдруг со стоном и негромко шепчет:

– Во истину, молви им правду, государь…

Но толпа молчит и уже с вызовом посматривает на виновников происходящего … Обстановка с каждой секундой накаляется. Нагой краснеет ликом и, кажется, колеблется какое-то время. Затем, взглянув на окровавленную спину Алёшки Рукина громко и смело произносит:

– Истинно говорю, аз есть государь и царь ваш Димитрий Иоаннович! Пришед к вам, чтоб вели меня на Москву и помогли приять родительский стол!

Какое-то время на площади ещё царят удивление и молчание. Но следом неимоверный рёв и крики оглашают площадь. Того, кто называл себя Нагим, берут и поднимают на руки и со слезами торжества несут в воеводскую избу. Возбуждение и неистовство людей таково, что все забыли и про высеченного Алёшку, привязанного к столбу и истекающего кровью. Вспомнили про него только через полчаса, когда тот, кто назывался ранее Нагим, велел развязать и освободить Рукина. И уже в воеводской избе, Иван Заруцкий с поклоном передаёт в руки «царя» грамотцы и письма от «царевича Петра» и его воевод. Сии писания читаются целовальником вслух, а народ плачет и кланяется «царю», прося прощения.

* * *