Царь велел тебя повесить

Свет в моей камере вырубили раньше обычного, но батарея еще держит, и я доволен. Темнота вообще хорошая вещь. Вот графиня де Кастильоне, когда состарилась, выходила гулять только по ночам, а днем сидела в своем особняке впотьмах, даже зеркала завесила и стены выкрасила в черный цвет. Зое тоже сидела в темноте последние несколько лет, в своей собственной башне, наедине с разбегающимися смыслами, только темнота была у нее внутри, она смотрела из ее глаз и курилась пепельным облачком возле рта. Полагаю, ей было ничуть не веселее, чем мне теперь. Мудак ты, Костас, самому надо было ехать, а не рукописи слать. Приехать, сбегать за сыром и вином или на Рибейру за свежей треской, выкосить на крыше траву, поставить там плетеные кресла и устроить тетке пирушку, каких свет не видывал.

Говоришь, боялся увидеть ее лицо? Так дождался бы ночи и пировал бы в темноте.

* * *

Сегодня меня вызывали на допрос в другой кабинет – темноватый, с просторным зеркалом во всю стену. Такое зеркало я видел в кино, за ним стоят люди и разглядывают тебя, оставаясь невидимыми. В углу кабинета стоял эвкалипт в горшке, листья опустились, нижние ветки высохли дочерна.

– Почему мы сегодня здесь? Кому меня показывают? Кстати, если вы эвкалипт не пересадите, он скоро умрет.

Какое-то время мы молча обменивались взглядами, так смотрят друг на друга постояльцы, встречающиеся за завтраком: настороженно и пусто.

– Я уже говорил, что мы слушали ваши истории, потому что не могли понять мотивов преступления, – сказал он, наконец. – А без мотива мы не могли двигаться дальше. Теперь, когда карты открыты, нет нужды запираться: мы знаем, за что вы ненавидели свою жертву. Крепкий, безупречный мотив.

– Что это вы такое несете?

– На днях я передаю ваше дело в суд. Есть ли жалобы? Нужен ли врач?

– С чего бы такая забота? В изолятор я не хочу, не вздумайте поить меня вашей дрянью. Меня от нее тошнило, как от хуторского самогона.

– Надо быть осторожнее, – участливо сказал Пруэнса. – Что касается зеркала, то вы правы: именно сегодня вас показывали человеку, способному продвинуть следствие вперед.

– Так вы его поймали все-таки.

– И ловить не пришлось. – Он пожал плечами. – Она прилетела два дня назад и сама вызвалась помочь следствию.

Вот как, она сама. Значит, стюардесса вернулась в страну и первым делом сдалась полиции. Я в сотый раз обругал себя за то, что не знаю настоящего имени Додо. Ощущение праздника, вот что заменяло ей имя, она была как полдень на яхте, выходящей в открытое море. Полосатые тенты, ледяной лимонад, дегтярный запах канатов, нагретые солнцем поручни,

– Так вы заполучили Додо? Приятно будет увидеть ее в тюрьме.

– В понедельник у вас будет очная ставка, фрау Рауба была крайне любезна и оказала нам содействие.

Он произнес это со вкусом, почти по слогам, а потом взял свой чайник и вышел. Охранник важно встал у дверей, как будто мне было куда бежать. Я смотрел в окно, пытаясь скрыть свое смятение, и вдруг остро вспомнил, какими разными сестры были на ощупь. У старшей сухие руки, жесткие волосы, белый плоский живот с татуировкой, похожий на дно чашки с фабричным клеймом. Младшая была горячая и мягкая, как летняя пыль.

Какого черта здесь делает Габия? Я сидел на железном стуле, чувствуя себя точь-в-точь как тот рождественский гусь, которого двоюродный дед с бабкой откармливали на хуторе кукурузой против его воли. Бабка садилась на скамью, зажимала птицу между коленей, вставляла ему в клюв воронку и сыпала кукурузу прямо в гуся, нежно поглаживая содрогающееся горло.

Похоже, времена тюремного чая с сухарями кончились и скоро меня заведут в сарай и – iä! iä! the Black Goat of the Woods with a Thousand Young! – разом отрежут голову.

Зое

Манера свекрови вести хозяйство всегда наводила на меня тоску. Спустя годы после ее смерти я находила запасы сахара и спичечные коробки, замотанные в клеенку. А книжные шкафы! За толстыми томами, которых никто не читал, шла особая жизнь, вечно что-то попискивало и побрякивало – там было довольно места, чтобы кошка прошла, и она ходила, не сомневайся. Потом моя дочь выросла и стала прятать за книгами траву. В доме вечно толпились мальчишки, а один даже возил ее в Порту, как взрослую, стащив у родителей сорок тысяч эскудо. Вернулась она в ужасном виде, ночевала в кемпинге и набралась там насекомых. Самое смешное, что, соберись мы пожениться, моя дочь стала бы твоей падчерицей, enteada, а ты стал бы ее padrasto.