Царь всех болезней. Биография рака

В 1982 году Фрай принял на работу Уильяма Питерса, молодого врача из Нью-Йорка[743]. Питерс был восходящей академической звездой. Он выпустился из Университета штата Пенсильвания с тремя дипломами – по биохимии, биофизике и философии, – а затем проторил себе путь через Колледж терапевтов и хирургов при Колумбийском университете сразу к двум степеням – доктора медицины и доктора философии. Приятный в общении, целеустремленный, заряженный энтузиазмом и амбициозный Питерс считался самым способным капралом в младших воинских подразделениях Института Фарбера. Между ним и Фраем чуть ли не сразу установился личностный контакт, очень похожий на теплые отношения отца с сыном. Питерса инстинктивно привлекали репутация, изобретательность и неортодоксальные методы Фрая, а Фрая – энергия и энтузиазм Питерса. Каждый видел в другом более раннюю или более позднюю инкарнацию самого себя.

По четвергам сотрудники и преподавательский состав Института Фарбера собирались в конференц-зале, символически размещенном на самом верхнем, 16-м этаже. Из больших окон открывался вид на вечнозеленые бостонские болота, а покрытые светлым глянцевым лаком деревянные стеновые панели создавали впечатление залитого светом ларца, подвешенного в воздухе. Собравшимся подавали ланч, и ларец запирался. Это было время академических раздумий, воспаряющих над повседневной лабораторно-клинической суетой нижних этажей.

На одной из таких встреч Фрай и начал знакомить сотрудников с идеей высокодозной комбинированной химиотерапии при поддержке ауто-ТКМ. Осенью 1983 года он пригласил выступить Говарда Скиппера, того самого “мышиного доктора”, который так сильно повлиял на ранние работы Фрая[744]. На своих мышиных моделях Скиппер постепенно двигался по пути наращивания доз цитотоксичных препаратов и теперь с энтузиазмом говорил об исцеляющем потенциале высокодозных режимов. Следующий спикер, Фрэнк Шабель, показал на примере мышиных опухолей, что сочетания препаратов в дозах, превышающих летальные для костного мозга, действуют синергично. Его лекция, как вспоминал Питерс, оказалась особенно будоражащим, “судьбоносным событием”[745]. Фрай вспоминал, что, когда Шабель умолк, аудитория буквально загудела от восторга. Шабеля окружили молодые энтузиасты, завороженные его идеями. Среди них был и Билл Питерс.

Но чем крепче становилась уверенность Фрая в высокодозной терапии, тем меньше надежд на нее возлагала часть его окружения. Джордж Канеллос, например, с самого начала был настороже[746]. Высокий, поджарый Канеллос слегка сутулился и говорил властным басом. Он принадлежал к числу старейших сотрудников НИО, заставших первые бурные институтские деньки в 1960-х, и по статусу был близок к Фраю. Однако, в отличие от Фрая, Канеллос трансформировался из защитника в противника высокодозной химиотерапии – отчасти потому, что одним из первых заметил ее губительный долгосрочный эффект. По мере нарастания дозы некоторые препараты настолько сильно повреждали костный мозг, что со временем такие режимы могли вызывать миелодисплазию, тот самый предраковый синдром, склонный перерастать в лейкемию. Лейкемии, рождавшиеся из пепла выжженного химиотерапией костного мозга, несли такие гротескные и необычные мутации, что обретали устойчивость ко всем ядам – будто закалялись в том первом пламени до бессмертия.

Институт разделился на два противоборствующих лагеря. В одном находились сторонники Фрая, в другом – Канеллоса. Но энтузиазм Фрая и Питерса не угасал. В конце 1982-го Питерс под руководством Фрая разработал подробный протокол для испытаний режима STAMP, и через несколько недель экспертный совет института дал ему зеленый свет. “Мы выходили на финишную прямую, – вспоминал Питерс. – А вела нас вера в то, что мы вот-вот изменим историю”[747].

Первой пациенткой, которой предстояло “изменить историю” с помощью STAMP, стала 30-летняя дальнобойщица из Массачусетса, больная раком молочной железы, – угрюмая, решительная здоровенная женщина, закаленная суровой культурой грузовых стоянок и автострад [748]. Ее неоднократно пытались лечить всевозможными стандартными и более агрессивными сочетаниями препаратов. Опухоль – рыхлый воспаленный диск диаметром почти шесть сантиметров – отчетливо выпирала из грудной стенки. Однако, “провалив” все традиционные подходы, для института она превратилась в невидимку. Случай сочли настолько безнадежным, что вычеркнули из всех экспериментальных протоколов. Когда она завербовалась в исследование режима Питерса, никто и не думал возражать.