Царь всех болезней. Биография рака

Пока Уильям Питерс мечтал о тихом приюте для испытаний высокодозной химиотерапии, медицинский мир потрясло неожиданное и, казалось бы, совершенно не связанное с Питерсом и Фраем событие. В марте 1981 года в журнале Lancet группа врачей рассказала о крайне необычных случаях рака, называемого саркомой Капоши, у восьми молодых нь10-йоркских мужчин[751]. Это лениво растущее лиловое новообразование, названное в честь венгерского дерматолога XIX века, врачи давно знали: такие опухоли имели привычку вяло расползаться по коже части пожилых итальянцев. Лишь изредка болезнь принимала серьезное течение, чаще же считалась просто обнаглевшей родинкой или карбункулом. Однако все описанные в журнале случаи оказались практически неузнаваемой ее формой, тяжелой и бурно протекающей. Тела молодых мужчин быстро покрывались кровоточащими и метастазирующими иссиня-черными бляшками. Как выяснилось, все больные были гомосексуалами. Восьмой случай возбудил у врачей особые опасения и интерес: у этого пациента, помимо опухолей на голове и спине, развилась редкая разновидность воспаления легких – пневмоцистная пневмония, вызываемая грибом Pneumocystis carinii[752]. Вспышка одной странной болезни в группе молодых мужчин и сама по себе была событием из ряда вон, а уж встреча двух редких недугов наводила на еще более мрачные мысли: это не самостоятельные болезни, а какой-то синдром.

Вдали от Нью-Йорка, в Атланте, штат Джорджия, сотрудники Центра по контролю и профилактике заболеваний (англ. CDC) страшно удивились такому очагу неистовства Р. carinii. (CDC – государственное агентство, которое служит этаким медицинским радаром, обязанным засекать появление и пресекать распространение болезни, отслеживая его пути и закономерности.) Пневмоциста вызывает пневмонию у людей только в случае тяжелого ослабления иммунной системы. Основными ее жертвами становятся онкобольные, у которых химиотерапия уничтожила почти весь пул лейкоцитов, – де Вита наблюдал ее у пациентов с болезнью Ходжкина на фоне четырехкомпонентного режима. Новые же случаи пневмоцистной пневмонии казались совершенно необъяснимыми: все ее жертвы были молодыми и прежде здоровыми мужчинами, у которых вдруг почему-то отказала иммунная система.

К концу лета, когда прибрежные города изнемогали от жары, у экспертов CDC возникло ощущение, что в стране ни с того ни с сего развивается эпидемиологическая катастрофа. С июня по август 1981 года флюгер странных хворей вращался как бешеный: все новые и новые очаги пневмоцистной пневмонии, саркомы Капоши, криптококкового менингита и редких лимфом вспыхивали по всей Америке. Общим у всех этих болезней было лишь то, что они поражали преимущественно гомосексуальных мужчин с иммунной системой на грани коллапса. Журнал Lancet опубликовал письмо, где это состояние называли гей-обуслов-ленным синдромом[753]. Большинство предпочитало “иммунодефицит, ассоциированный с гомосексуальностью” (gay-related immune deficiency, GRID), ну а кто-то не гнушался “раком голубых”. Лишь в июле 1982-го, еще до выявления причины заболевания, оно получило стабильное современное название – синдром приобретенного иммунодефицита (СПИД)[754].

Загадочно сведенные в момент рождения СПИДа, траектории этого недуга и рака были обречены на многочисленные пересечения. Сьюзен Зонтаг, работая над очерками в своей квартире с видом на нь10-йоркские улицы, по которым бродил СПИД, немедленно провела символические параллели между этими напастями. В жестком эссе[755], ведущем диалог с ее ранней книгой, “Болезнь как метафора”, Зонтаг утверждала, что СПИД, как и рак, из биологической патологии превращается в социально-политическую категорию, насыщенную собственными карательными метафорами. Жертвы СПИДа, как и жертвы рака, были окутаны и парализованы этими метафорами: раздеты догола, как пациент в “Раковом корпусе” Солженицына, а затем насильно облачены в отвратительную униформу своей болезни. Стигмы рака – вину, тайну, стыд – слегка переработали и приспособили под СПИД, удесятерив их силу и действенность: теперь это были сексуальная вина, сексуальная тайна и сексуальный стыд. Если рак, как когда-то писала Зонтаг, воспринимался плодом дурного семени, пустившейся во все тяжкие биологической изменчивости, то СПИД виделся плодом семени зараженного, пустившейся во все тяжкие социальной изменчивости: мужчины, оторвавшиеся от актуальных обычаев общества, в духе раковых метастазов путешествовали с одного побережья на другое, неся в себе болезнь и опустошение. Так больные СПИДом лишались индивидуальности и мгновенно трансформировались в вымышленный архетип – молодого гея, только что из сауны, оскверненного и опустошенного распутством, прикованного теперь безымянным к больничной койке в Нью-Йорке или Сан-Франциско.