Царь всех болезней. Биография рака

Пересадка костного мозга началась, разумеется, с его извлечения. Утром Питерс отправился в лейкозное отделение и вернулся с ворохом игл для забора костного мозга. Потом отвез свою пациентку в операционную соседней больницы Бет-Изрейел (в самом Институте Фарбера операционных не было) и, вонзив стальной стержень в бедро больной, начал вытягивать клетки костного мозга. Эту операцию он производил неоднократно, и вскоре бедро покрылось красными отметинами. С каждым движением поршня в шприце появлялись капли мутной красноватой жидкости.

А потом разразилась катастрофа: когда Питерс засасывал в шприц очередную порцию мозга, игла треснула… и обломок стального стержня остался глубоко в бедре пациентки. В операционной воцарился сущий ад. Медсестры в панике обзванивали все этажи, умоляя хирургов прийти на помощь. Через час, вооружившись парой ортопедических щипцов, Питерс извлек иглу.

Лишь вечером его наконец накрыло осознание произошедшего: эксперимент висел на волоске. “Важнейшие испытания интенсификации химиотерапии чуть не сломали хребет о старую иглу!” – сетовал он[749]. Для Питерса и Фрая происшествие стало очевидной метафорой устаревшего, проржавевшего положения вещей. Священную войну с раком вели трусоватые врачи, не желавшие выжать из химиотерапии весь ее потенциал, со старым тупым оружием наперевес.

Через несколько недель после первоначальной суматохи жизнь Питерса вошла в относительно стабильную рутину. Каждое утро, избегая Канеллоса и прочих ворчливых скептиков, он обходил своих пациентов в дальнем конце 12-го этажа, где специально под испытания выделили несколько палат. А вечера проводил дома, где под сериал “Театр шедевров” (Masterpiece Theatre) затачивал иглы руками и оттачивал протокол испытаний в уме. Исследования набирали ход, а с ним и популярность. Первые зачисленные туда пациентки считались безнадежными, и экспериментальная методика была для них последней надеждой: их опухоли не поддавались никаким лекарствам, так что больные готовы были пробовать что угодно, лишь бы добиться малейшей ремиссии. По мере того как слухи об исследовании расползались по сетям общения пациентов и их друзей, все больше людей обращались к Питерсу и Фраю с просьбой лечить их по высокодозной стратегии с самого начала – не после того, как на них не подействуют традиционные методы, а минуя их. В конце лета 1983 года, когда на испытания STAMP записалась ранее не лечившаяся женщина с метастатическим раком молочной железы, по воспоминаниям Питерса, институт наконец обратил на это внимание: “Внезапно все как с цепи сорвались”.

Новой пациентке было всего 36. Очаровательная и изысканная, она была скручена в перенапряженную пружину годом битвы с болезнью. Ее мать умерла от агрессивного рака молочной железы, упрямо не поддававшегося традиционной терапии, и пациентка была убеждена, что ее недуг окажется столь же свирепым и стойким. Ей хотелось жить, и потому она желала получить самое агрессивное лечение сразу же, ведь все щадящие попытки наверняка закончатся ничем. Когда Питерс предложил ей принять участие в STAMP, она без колебаний ухватилась за эту возможность.

Пожалуй, за всю историю института ни за одним пациентом не наблюдали так пристально, как за ней. На счастье Питерса, химиотерапия и трансплантация прошли гладко. На седьмой день после высокодозной химиотерапии, торопливо спустившись в подвал, чтобы посмотреть на первые после лечения рентгеновские снимки ее грудной клетки, Фрай и Питерс обнаружили, что их опередили. В кабинете вокруг пленок толпились любопытные ученые – ни дать ни взять суд присяжных. При ярком флуоресцентном свете был очевиден выраженный ответ на лечение. Скопление метастазов в легких уменьшилось, и даже разбухшие соседние лимфоузлы заметно съежились. Питерс назвал это “самой красивой ремиссией, какую только можно вообразить”[750].

Шли недели и месяцы. Питерс лечил новых больных и получал новые красивые ремиссии. К лету 1984-го база данных по случаям химиотерапии с ауто-ТКМ разрослась настолько, что можно было выявлять закономерности. Осложнения подхода STAMP оказались предсказуемо жуткими: почти смертельные инфекции, тяжелая анемия, пневмонии и кровоизлияния в сердце. Но за тучами снимков, анализов и томограмм Питерс с Фраем все же видели проблески света. У них сложилось впечатление, что ремиссии после STAMP более стойкие, чем после традиционной химиотерапии. Пока что это было лишь впечатление, в лучшем случае – прикидка. Доказать же ее Питерс мог лишь с помощью рандомизированного исследования. В 1985-м с благословения Фрая он покинул Бостон, чтобы развернуть программу STAMP при Дюкском университете в Северной Каролине. Ему хотелось сменить фарберовскую “скороварку” на спокойную, размеренную академическую обстановку, в которой можно будет мирно вести клинические исследования.