Царь всех болезней. Биография рака

Я засиживаюсь над своим списком до глубокой ночи, в одиночестве вспоминая имена и лица. Как увековечить пациентов? Эти люди были моими друзьями, собеседниками, учителями – моей приемной семьей. Я стою у стола, словно на похоронах: мои уши пылают от эмоций, а глаза полны слез. Обведя взглядом комнату и пустые столы, я вдруг осознаю, как же сильно изменили нас последние два года. Самоуверенный, честолюбивый и находчивый Эрик стал скромнее и погруженнее в себя. Эдвин, в первый месяц до крайности жизнерадостный и оптимистичный, открыто говорит о том, что чувствует себя несчастным и размышляет о смене работы. Рик, по образованию химик-органик, до того увлекся клинической медициной, что уже сомневается в своем возвращении в лабораторию. Лорен, замкнутая и зрелая, оживляет свои проницательные суждения шутками про онкологию. Столкновение с раком обтесало нас всех – сгладило и отполировало, точно камни в реке.

Через несколько дней я встречаюсь с Карлой в процедурной. Она непринужденно болтает с медсестрами, как если бы случайно пересеклась с давними подругами. Издалека ее сложно узнать. Мертвенная бледность, памятная мне по первому дню Карлы в клинике, сменилась легким румянцем. Синяки от бесконечных капельниц исчезли с рук. Ее дети вернулись к обычным занятиям, муж – на работу, мать – к спокойным будням во Флориде. Жизнь Карлы почти возвратилась к норме. Она рассказывает мне, что ее дочурка иногда с криком просыпается от кошмаров. Я интересуюсь, не след ли это травмы из-за годового испытания Карлы, но та уверенно качает головой: “Нет. Это просто чудовища в темноте”.

Со времени постановки диагноза прошло чуть больше года. Карла все еще принимает таблетки 6-меркаптопурина и метотрексата – комбинацию лекарства Бурченала и лекарства Фарбера, предназначенную блокировать деление остаточных опухолевых клеток. При воспоминании о худших моментах болезни ее передергивает от отвращения, однако что-то в ней нормализуется, заживает. Ее собственные чудовища исчезают, словно старые синяки.

Результаты анализов Карлы, поступившие из лаборатории, опять совершенно нормальны. Ремиссия продолжается. Я изумлен и восхищен новостями, однако преподношу их осторожно, как можно нейтральнее. Подобно всем пациентам, Карла с глубокой подозрительностью относится к чрезмерному энтузиазму: восторженно кричит о крошечных победах обычно тот врач, который готовит пациента к неминуемому поражению. Однако на сей раз никаких причин для подозрительности нет. Я сообщаю ей, что анализы выглядят идеально и сегодня больше никакие исследования не нужны. Карла знает: лучшие новости при лейкозе – это отсутствие новостей.

Уже вечером, закончив с записями, я возвращаюсь в лабораторию. Она гудит, точно улей. Постдоки и старшекурсники роятся вокруг микроскопов и центрифуг. В общем гуле иногда удается различить медицинские слова и фразы, но в общем лабораторный диалект сильно отличается от медицинского – это как попасть в соседнюю страну с похожим стилем жизни и притом совершенно другим языком.

– Но ПЦР с лейкозных клеток должна давать фрагмент.

– А по какому гелю ты прогонял?

– Агароза, 4 %.

– Может, РНК разрушилась при центрифугировании?

Я вытаскиваю из холодильника плашку с клетками. В плашке 384 крохотные лунки – в каждую еле-еле влезет два рисовых зернышка. В каждую лунку я высадил 200 человеческих лейкозных клеток, а потом добавил туда то или иное химическое вещество из огромной коллекции еще не испытанных препаратов. Точно так же и с добавкой тех же веществ я заселил “близнецовую” плашку, но только вместо лейкозных там были нормальные стволовые клетки крови.

Несколько раз в день автоматическая камера, предназначенная для микросъемки, фотографирует все лунки в обеих плашках, а компьютерная программа подсчитывает количество лейкозных и нормальных стволовых клеток. Цель эксперимента – найти вещества, убивающие опухолевые клетки, но щадящие нормальные, то есть подобрать специфическую, таргетную антилейкозную терапию.

Я отбираю из одной лунки несколько микролитров среды с лейкозными клетками и рассматриваю их под микроскопом. Они выглядят гротескно: раздутые, с увеличенными ядрами и тонким ободком цитоплазмы – именно так, как выглядят клетки, всей сутью своей устремленные к постоянному, маниакальному, патологическому делению. Эти лейкозные клетки поступили в лабораторию из НИО, где их культивируют и изучают вот уже почти 30 лет. То, что клетки не теряют своей поистине непристойной плодовитости, лишний раз демонстрирует устрашающую мощь этого заболевания. По сути, они бессмертны. Женщина, из которой их однажды извлекли, мертва уже 30 лет.