Царь всех болезней. Биография рака

В Бостоне молодой вирусолог Дэвид Балтимор из Массачусетского технологического института (МТИ) тоже нашел намек на преобразование РНК в ДНК, но только в опытах с другим ретровирусом[829]. Целеустремленный, дерзкий, наделенный блестящим умом, Балтимор подружился с Говардом Темином в 1940-х в летнем научном лагере в штате Мэн, где Темин был помощником преподавателя, а Балтимор – студентом. Их жизненные пути разошлись почти на 10 лет, а вот интеллектуальные пересекались постоянно. Пока Темин исследовал обратную транскрипцию у вируса саркомы Рауса в Мэдисоне, Балтимор накапливал свидетельства того, что у его ретровируса тоже есть фермент, способный переписывать РНК в ДНК. Как и Темину, ему оставалась лишь пара шагов до выделения этого фермента в чистом виде.

27 мая 1970 года, через несколько недель после обнаружения первых доказательств существования белка обратной транскрипции, Темин вылетел в Хьюстон, чтобы представить свою работу на X Международном онкологическом конгрессе. Следующим утром аудитория в конгресс-центре хьюстонского даунтауна слушала доклад Темина с намеренно невыразительным названием “Роль ДНК в репликации РНК-содержащих вирусов”.

Это была сессия коротких, 15-минутных сообщений. В зале собрались главным образом специалисты по онкогенным вирусам, и многие уже погружались в дремоту. Однако по ходу раскрытия Темином сути его находки до публики начала доходить ее недюжинная значимость. Как вспоминал один исследователь, внешне “это была сплошная сухая биохимия. <…> Темин докладывал своим обычным высоким, слегка гнусавым голосом, монотонно, совершенно не выказывая воодушевления”[830]. Но из этой сухой биохимической монотонности проступала идея редкостной важности. Темин не просто рассказывал о вирусах – он методично разрушал одно из фундаментальных утверждений биологии. Слушатели разволновались. К середине доклада в зале воцарилась благоговейная тишина. Ученые лихорадочно строчили конспекты, заполняя неровными каракулями страницу за страницей. Темин вспоминал, что, выйдя из зала, увидел “множество людей, висящих на телефонах. <…> Люди звонили в свои лаборатории”. Заявление Темина о фиксации долгожданной ферментативной активности в зараженных вирусом клетках не оставляло сомнений в справедливости его теории. РНК и в самом деле могла порождать ДНК. Геном онкогенного вируса мог становиться физической частью генома клетки.

Вернувшись на следующее утро в Мэдисон, Темин обнаружил, что его лабораторию завалили телефонными сообщениями. Настойчивее всех его разыскивал Дэвид Балтимор, краем уха слышавший о докладе Темина на конгрессе. Темин перезвонил ему.

– Знаешь, а ведь в вирусных частицах есть фермент, – заявил Балтимор.

– Знаю, – ответил Темин.

Балтимор, державший свои исследования в глубокой тайне, был ошеломлен.

– Но как ты узнал?

– Мы нашли его.

Балтимор тоже нашел у вирусных частиц ферментативную активность, приводившую к образованию ДНК на основе РНК[831]. Две лаборатории, работая врозь, пришли к одним и тем же результатам. Темин и Балтимор бросились публиковать свои наблюдения. В 1970 году их статьи, как и положено близнецам, появились на свет одна за другой в июньском номере журнала Nature[832].

В своих сообщениях Темин и Балтимор выдвигали радикально новую теорию о жизненном цикле ретровирусов. Гены ретровирусов вне клетки существуют в виде молекул РНК. Когда такие РНК-вирусы заражают клетку, они создают ДНК-копии своих генов и вставляют их в хозяйский генетический материал. Потом по матрице этих ДНК-копий, называемых провирусами, строятся новые вирусные РНК, а затем и белки, и вирус, точно феникс, возрождается в новых инфекционных частицах. Таким образом, он постоянно меняет состояния, восставая из клеточного генома и снова погружаясь в него: от РНК к ДНК, от ДНК к РНК – и так до бесконечности.

Безусловным признаком шизофрении того времени может служить то, что ученые-онкологи мгновенно углядели в работах Темина возможное объяснение механизма канцерогенеза, зато врачи-онкологи их по большей части проигнорировали. Презентация Темина в Хьюстоне входила в программу глобальной конференции по проблеме рака. И Фарбер с Фраем специально прилетели из Бостона, чтобы принять в ней участие. Однако эта конференция оказалась воплощением непреодолимого раскола между клиникой и наукой. Химиотерапию и хирургию обсуждали в одном месте, а вирусный канцерогенез – в другом. Мир онкологии словно разделился пополам непроницаемой стеной, по одну сторону от которой находились причины, а по другую – лечение. Лишь немногие ученые и клиницисты оказались способными курсировать из одного обособленного онкомирка в другой. Фрай и Фарбер вернулись в Бостон, практически не изменив траектории своего мышления по поводу лечения рака.