Царь всех болезней. Биография рака

“Негативные” гены – вроде RB, – напротив, подавляют клеточное деление. В нормальных клетках эти антионкогены (опухолевые супрессоры) служат тормозами размножения, запрещая деление, пока клетка не получит нужный сигнал. В раковых клетках эти тормоза выведены из строя мутациями, а если у клетки нет тормозов, она не реагирует на стоп-сигналы, регулирующие путь в митоз, и тоже бесконтрольно делится.

Активированные протоонкогены или инактивированные опухолевые супрессоры (заевшая педаль газа или неисправный тормоз) оказались основными молекулярными аномалиями раковых клеток. Бишоп, Кнудсон и Вармус не знали, много ли нужно подобных дефектов, чтобы спровоцировать рак у людей, однако предположили, что требуется их сочетание.

Рискованное предсказание

Разве ты думаешь, что, находясь в таком положении, люди что-нибудь видят, свое ли или чужое, кроме теней, отбрасываемых огнем на расположенную перед ними стену пещеры?

Платон, миф о пещере[855]

Философ науки Карл Поппер использовал термин “рискованное предсказание” для оценки непроверенных теорий. Хорошие теории, говорил Поппер, предлагают рискованные прогнозы. Они предсказывают неочевидные события или факты, которые имеют большой риск не произойти или быть опровергнутыми. Когда такие события и в самом деле случаются, а факты подтверждаются, теория обретает достоверность и прочность. Так, предсказанное на основе законов небесной механики Ньютона возвращение кометы Галлея в 1758 году стало самым ярким подтверждением его теории гравитации. Теория относительности Эйнштейна была подтверждена в 1919 году наглядной демонстрацией того, что масса Солнца “искривляет” свет далеких звезд – точь-в-точь как предписывали ее уравнения.

К концу 1970-х теория канцерогенеза, предложенная Вармусом и Бишопом, тоже породила одно рискованное предсказание. Ученые показали, что во всех нормальных клетках существуют предшественники онкогенов, протоонкогены, и обнаружили активированную версию протоонкогена src в вирусе саркомы Рауса. Вармус с Бишопом предположили, что мутации таких клеточных генов и вызывают рак. Но для подтверждения их теории недоставало одного критически важного звена. Если они правы, то в раковых клетках должны находиться мутантные версии таких протоонкогенов. К тому времени другие исследователи уже выделили из ретровирусов целый набор онкогенов, однако никому еще не удалось обнаружить активированного мутанта в раковых клетках. “Выделение такого гена, – писал онкобиолог Роберт Вайнберг, – было бы сродни выходу из пещеры теней. <…> Если раньше ученые могли наблюдать онкогены лишь косвенно, то теперь они увидели бы эти гены во плоти, обитающие внутри раковых клеток”[856].

Роберту Вайнбергу мучительно хотелось выйти из царства теней. Обучившись вирусологии в эру великих вирусологов, в 1960-х он работал под руководством Дульбекко в Институте Солка, выделяя и исследуя ДНК из вирусов обезьян. В 1970-м, когда Темин и Балтимор открыли обратную транскриптазу, Вайнберг все еще упорно трудился, очищая гены обезьяньих вирусов. Через шесть лет Вармус и Бишоп объявили об открытии клеточного src, а Вайнберг был занят все тем же. Ему казалось, что он застрял в вечной полутени: слава бродила вокруг да около, но к нему приближаться отказывалась. Ретровирусная революция со всеми ее загадками и достижениями пронеслась мимо него, не задев и кончиком крыла.

В 1972 году Вайнберг перебрался в МТИ, чтобы изучать вирусы, вызывающие рак. Его маленькая лаборатория находилась как раз по соседству с лабораторией Балтимора. “Руководитель отдела считал меня полным дураком, – вспоминал Вайнберг. – Славным дураком. Трудолюбивым дураком, но все же дураком”[857]. Лаборатория занимала стерильное, скучное помещение в одном из корпусов МТИ, вобравшем в себя типичные черты популярного в 1960-е брутализма. Все здание обслуживал один-единственный скрипучий лифт. Река Чарльз, хоть и не видимая из окон, зимой умудрялась выстуживать своим промозглым дыханием институтский дворик. Подвал здания соединялся лабиринтом подземных переходов с душными комнатушками, где вырезали ключи и чинили лабораторное оборудование.

Иная лаборатория и сама превращалась в подобие машины. Только вот в научной сфере это сравнение скорее нелестное: производительная, жужжащая, словно пчелиный рой, технически совершенная лаборатория подобна оркестру роботов, идеально воспроизводящему сочетания звуков, но не музыку. К середине 1970-х Вайнберг заслужил репутацию внимательного, аккуратного и технически умелого ученого, которому, однако, не хватало направления. Он чувствовал, что исследования окончательно погрузились в застой, и отчаянно нуждался в какой-то простой и ясной идее.