Среди оппозиционных военных было большое число старших офицеров всех родов войск, а также полувоенные формирования карлистов и фаланги. Пока еще они не могли рассчитывать на Франко. Хотя Галарса постоянно держал его в курсе планов, которые строил генерал Мола, участие Франко в подготовке мятежа на тот момент было минимальным. Именно генерал Мола, а не Франко заявил со своей базы в Памплоне в апреле 1936 года, что «акция будет в высшей степени насильственной, чтобы как можно скорее уничтожить мощного и хорошо организованного врага». Именно Мола пообещал, что «будут посажены в тюрьму все руководители политических партий, обществ и профсоюзов, не принадлежащих к нашему движению, причем все они будут подвергнуты примерному наказанию, дабы задушить бунтарские выступления и забастовки». А Франко в то время с горечью жаловался Пакону, что «Оргас торопит меня, требуя поднимать восстание как можно скорее, и уверяет, что успех обеспечен», ведь сам генерал был убежден, и не без оснований, что «предприятие предстоит в высшей степени трудное и кровавое». Конечно же, его тревожило, что восстание могло закончиться провалом. «Ты должен понять, — говорил он с беспокойством Пакону, — что на нашей стороне только армия, что выступление Гражданской гвардии находится под большим вопросом, а среди генералов, начальников и офицеров многие останутся на стороне конституционной власти, одни — потому, что им так удобнее, другие — по идейным убеждениям». И кроме того, восстать против правительства Асаньи, фигуры ненавистной, но обладавшей законной — отеческой — властью, было для комплексующего Франко делом психологически нелегким. Измученный сомнениями, генерал никак не мог решиться ступить на политически заминированную почву. Его власть и статус все еще полностью зависели от правительства. Когда оно уйдет, кто станет главой? Кто вновь подтвердит его властные полномочия? В случае успеха переворота главой государства станет Санхурхо, а Мола будет играть при нем решающую роль. Харизматичные и популярные Хосе Антонио Примо де Ривера и Кальво Сотело станут главными политическими фигурами. А какая ниша найдется для него? Хотя, когда Франко спросили, на какое вознаграждение он надеется, если присоединится к восстанию, тот скромно попросил пост верховного комиссара Марокко. Но разве этого было достаточно, чтобы пожертвовать всем, что он уже имел? Хотя Франко и презирал неуправляемую «чернь», к мятежникам он также не питал симпатий, да и не доверял никому из них. К тому же, как сказал ему Оргас: «Никто не должен забывать... что военный, восставший против законной власти, уже не может повернуть назад или сдаться. В любом случае он будет расстрелян без малейшего снисхождения».
Но не все военные оказались столь боязливы. Некоторые офицеры, бывшие в фаворе у Республики, отвернулись от нее после триумфа Народного фронта и согласились участвовать в восстании. Среди них — генералы Мигель Каба-нельяс, Фанхуль, Годед и Кейпо де Льяно. Пока неутомимый Ягуэ готовил марокканские гарнизоны к восстанию, было условлено, что мятежные африканские части должны дождаться прибытия «авторитетного генерала» прежде, чем выступить открыто.
Видимо, устав терзаться жуткой дилеммой, Франко решился на нечто конкретное. Он направил нервное и довольно путаное письмо премьер-министру, в котором пытался определить свою позицию, избавившись от присущей ему двойственности. Генерал старательно разъяснял, что недовольство в армии не являлось актом неверности Республике, но было следствием ее морального долга сохранять общественный порядок и благополучие Родины. В письме проскальзывала мысль, что если он получит полномочия для наведения порядка в народе, как это было в Астурии, то поддержит Республику, а необходимость переворота отпадет сама собой. Тот факт, что Касарес даже не узнает о существовании письма, обернется самыми ужасными последствиями.
А тем временем африканские коллеги Франко, выведенные из себя осторожностью «отважного героя», издевательски прозвали генерала «мисс Канары-1936», а Ягуэ ругал последними словами «его мелочную осмотрительность и нежелание подвергаться малейшему риску». Но, хотя Санхурхо громогласно заявил, что «Франко не сделает ничего, что могло бы его скомпрометировать, а будет держаться в тени, потому что он игрок и шулер», и сам Санхурхо, и Мола зависели от Франко, являвшегося своего рода «светофором военной политики», который должен дать зеленый свет для сомневающихся офицеров. Когда Франко стал зондировать настроение армейских коллег, то выяснилось, что, как он и опасался, одни были вполне восприимчивы к идее переворота, другие демонстрировали непоколебимую верность Республике. И это отнюдь не помогло генералу принять окончательное решение.
Потерявший терпение Мола решил в конце концов обеспечить участие Франко в заговоре. Он арендовал в Англии