Олесницкий сказал, что король прислал их вместо себя на свадьбу Дмитрия с Мариной, а Гонсевский добавил, что по вопросу войны с турками Сигизмунд скоро пришлет Дмитрию своих нарочных послов.
Обычай требовал, чтобы в конце аудиенции царь спросил о здоровье короля. Олесницкий обратился к Власьеву, заметив, что прежние московские государи делали это, встав с трона.
Услышав эти слова, Дмитрий поудобнее устроился на троне и громко спросил:
– В добром ли здравии его величество король, государь ваш?
– Отъезжая из Кракова, – ответил Олесницкий, – мы оставили его величество короля в добром здравии и в благополучном царствовании. Но ваше господарское величество, извольте спрашивать о здоровье его величества короля, вставши с места.
– Пан Малогосский! – возразил Дмитрий. – У нас такой был обычай, что мы, когда услышим и узнаем о здоровье его королевского величества, тогда только с места встаем для принесения благодарности Богу.
Он приподнялся и сказал:
– Радуемся доброму здравию его королевского величества, нашего друга!
Напоследок Власьев зачитал список царских подарков послам и объявил, что его цесарское величество жалует их обедом. После этого послы откланялись и ушли к себе на посольский двор, куда стольники немедленно доставили кушанья и напитки.
Олесницкий и Гонсевский с полным правом могли воспринимать результаты аудиенции, как свою победу. Действительно, благодаря своему вспыльчивому характеру, царь с самого начала придал беседе такой оборот, что достигнутый компромисс выглядел весьма унизительным для его достоинства. Впрочем, Дмитрий отнесся к этому на удивление легко: любовь на время заглушила голос самолюбия.
VII. Бракосочетание
По канонам католической церкви брак Дмитрия и Марины, в сущности, был уже заключен 12 ноября 1605 года, так как Тридентский собор признает обмен обещаниями основой брачного договора. Кардинал Мацеиовский, обручивший дочь сандомирского воеводы с царем, так и сообщил папе, «что он освятил согласно торжественному обряду церкви брак Марины с Дмитрием». 14 января 1606 года Павел V, в свою очередь, утвердил благословение кардинала, данное молодым супругам. Вместе с тем в Риме ничего не имели против повторного бракосочетания по православному обряду, если Марину не будут заставлять причащаться из рук патриарха.
Но для московского духовенства все, что произошло в доме Фирлея, сводилось к нулю, поскольку, согласно правилам православной церкви, обряд обручения должен быть совершен непосредственно над женихом и невестой, а не над представителем одной из сторон. Для русской церкви и для русских людей истинный царский брак мог совершиться только в Москве.
Дмитрий принял в этом вопросе точку зрения своих подданных. Поскольку в его собственном православии никто не сомневался, то он еще ранее задал духовенству два вопроса: «Может ли царь московский заключить брак с полькой-католичкой?» и «если различие вероисповеданий недопустимо, то какое свидетельство своего православия должна дать невеста?»
Духовенство было единодушно в том мнении, что московская царица не может оставаться католичкой. Но учение православной церкви не содержало ясного ответа на второй вопрос, поэтому голоса иерархов разделились. Наиболее рьяные ревнители православия, требовали вторичного крещения польской «девки». Сторонники умеренности признавали достаточным миропомазания, хотя их взгляд и нес отпечаток сомнительной двойственности, так как коронация тоже требовала миропомазания, и таким образом один обряд миропомазания служил как бы сразу и царским посвящением и отречением от католичества. Дмитрий избавил свою избранницу от троекратного погружения в воду, хотя для этого ему пришлось отправить в ссылку чересчур строгих архиереев – митрополита Гермогена и архиепископа Иосифа. Царь считал, что миропомазание позволит избежать скандала; русские и поляки вольны будут воспринимать обряд каждый по-своему: одни – как обращение в православие, другие – как царское посвящение. Поэтому он настоял на том, чтобы коронация с обрядом миропомазания предшествовала бракосочетанию.