Царевич Дмитрий. Тайна жизни и смерти последнего Рюриковича. Марина Мнишек: исторический очерк

Карета Марины, запряженная двенадцатью белыми в яблоках лошадьми, покатила к Земляному городу сквозь ряды пеших и конных стрельцов в красных суконных кафтанах с белыми перевязями на груди. Порядок торжественной процессии был таков. Открывали шествие 300 конных гайдуков, рослые, как на подбор, в голубых жупанах с серебряными нашивками и с белыми перьями на шапках; они играли на флейтах и барабанах. За ними ехали тысяча московских дворян и детей боярских в нарядных кафтанах, воротники которых были унизаны жемчугом и драгоценными камнями; еще дальше – 200 гусар Мнишка, на статных турецких конях, по 10 человек в ряд, с крыльями за плечами, поднятыми вверх копьями, украшенными красными и белыми значками, и позолоченными щитами, на которых извивались драконы. Следом вели 12 лошадей в дорогой сбруе, покрытых попонами из барсовых и рысьих мехов, – подарок царя невесте. Далее гарцевали знатные паны из свиты Мнишка, а за ними – сам сандомирский воевода в малиновом кафтане, опушенном соболем, и в шапке с пышным султаном; его сопровождал арап, одетый в турецкий костюм. Марина медленно ехала за отцом в красной вызолоченной царской карете с серебряными двуглавыми орлами на дверцах; она сидела на небольшом троне, обложенная с обеих сторон парчовыми подушками, шитыми жемчугом; у ее ног разместилась одна из придворных дам. Чтобы ослепить москвичей красотой и величием, Марина надела платье, которое большинство летописцев именует польским; на самом деле это было модное французское платье с длинной стянутой талией и огромным гофрированным воротником, благодаря которому создавалось впечатление, что голова лежит на блюде. Такое платье носила на торжественных выходах королева Франции Мария Манчини, и Марина полагала, что русская царица в столь знаменательный день должна выглядеть не хуже. На козлах кареты не было никого, но каждую из двенадцати лошадей упряжки вел под уздцы конюх. По обеим сторонам кареты шли слуги в зеленых кафтанах и красных плащах, царские алебардщики и московские стрельцы. Вслед за царской каретой 8 белых лошадей, выкрашенных снизу до половины красной краской (ввиду трудности подобрать редкостную упряжь, как говорит, один лукавый хроникер), везли собственную карету Марины; она была пуста. За ней двигались кареты и экипажи дам и остальная свита царицы. Замыкали шествие польские латники с оркестром музыкантов.

Под звуки польской песни: «Всегда и всюду, в горе и счастье я буду тебе верен!» – Марина въехала на Красную площадь. Здесь польский оркестр был заглушен московскими барабанщиками и трубачами, которые, по словам очевидца, «производили несносный шум, более похожий на собачий лай, нежели на музыку, от того, что барабанили и трубили без всякого такта, кто как умел».

Русский обычай того времени требовал, чтобы невеста до свадьбы жила у своей будущей свекрови. Поэтому Марину отвезли в Вознесенский монастырь, где царица Марфа встретила ее, как радушная и гостеприимная хозяйка.

Приезд такого большого числа поляков вызвал неудовольствие у москвичей. Дмитрий разместил их в лучших домах; не только многим боярам, дворянам и священникам, но даже и царским родственникам Нагим пришлось освободить помещения для гостей. Русских неприятно поразило, что панские обозы были битком набиты оружием; иные поляки привезли с собой 5–6 ружей.

– Разве в ваших заморских землях ездят на свадьбу с оружием? – спрашивали их москвичи. Поляки не удостаивали ответом «варваров» и всем своим видом стремились подчеркнуть свое превосходство над русскими. Их глупый гонор дорого обошелся Дмитрию, Марине и им самим.

На следующий день, 3 мая, Дмитрий принимал родственников Мнишков и послов Сигизмунда. Шуйский уже успел пустить слух, что польские послы прибыли для того, чтобы потребовать у царя Смоленск в качестве вознаграждения за оказанные ему в Польше услуги. Этот слух распространился так широко, что Дмитрий счел нужным успокоить думу:

– Не только Смоленска, но и одной пяди русской земли не отдам я Литве.

Торжественный прием происходил в Грановитой палате. Царь ожидал поляков, сидя на троне, поддерживаемом двумя серебряными львами. На нем был белый кафтан, усыпанный жемчугом и драгоценными камнями; на груди скрещивались две золотые цепи. Рядом с ним стояли рынды и мечник, чуть поодаль, по правую руку сидел освященный собор во главе с патриархом, по левую – думные люди. Далее по обеим сторонам палаты стояли бояре в сияющих золотом одеждах и высоких меховых шапках.

Гофмейстер двора Марины и родственник сандомирского воеводы Мартин Стадницкий приветствовал царя от имени всех гостей.