Вслед за этими словами последовала гнуснейшая сцена: разъяренные их упорством и распаленные похотью заговорщики начали насиловать молодых женщин и избивать пожилых. К счастью, это продолжалось недолго: прибежавшие на шум бояре вырвали полек из рук толпы (правда, ими двигало не человеколюбие, а боязнь мщения со стороны польского короля за поругание над знатными паннами). Придворных дам вместе с Мариной отвели в отдельные покои и приставили к дверям стражу.
Заговорщики рассыпались по дворцу, в поисках Дмитрия. По пути они крушили мебель, обдирали со стен дорогие обои и совали за пазухи ценные вещи. Обыскав оба дворца сверху донизу, и не найдя царя, они уже не знали, что думать, как вдруг раздался крик:
– Нашли, нашли еретика!
Царя, лежавшего на дворе без чувств, первым обнаружил алебардщик Вильгельм Фирстенберг – один из пятнадцати телохранителей, до конца оставшихся верными Дмитрию. Он приподнял его тело и позвал стрельцов, которые отлили царя водой и перенесли на каменный фундамент снесенного дома Бориса Годунова, где были убиты его жена и сын. Эти развалины стали последним прибежищем сына Ивана Грозного!
Дмитрий долго не мог прийти в себя и стонал от боли. Наконец, вспомнив где он и что происходит вокруг, он обратился к стрельцам:
– Христа ради, спасите меня от злодеев Шуйских! Мои милые, православные, ведите меня к народу на площадь перед Кремлем. Я вас вознесу выше всех… Боярских жен и детей отдам вам в неволю, и все их имущество ваше будет!
Стрельцы, посовещавшись, решили стоять за него. Но они не успели хоть что-нибудь предпринять – заговорщики, ругаясь и выкрикивая угрозы, окружили их. Стрельцы обступили Дмитрия и по команде произвели залп по толпе. Несколько человек упало на землю; остальные так перепугались, что готовы были обратиться в бегство. Казалось, еще мгновенье – и царь будет спасен. Но в этот момент к месту схватки подбежал Василий Шуйский.
– Разве вы думаете, что, убежав, спасетесь? – закричал он оробевшим заговорщикам. – Это не таковский человек, чтоб забыл обиду! Только дайте ему волю, так он запоет другую песню: он перед своими глазами всех нас замучит. Это не простой вор – это змий свирепый! Задушите его, пока он еще в норе, а если он выползет, то не пощадит ни нас, ни жен, ни детей наших!
Послушавшись предводителя, они вновь стали подходить к стрельцам. Те вскинули ружья… Вдруг из толпы кто-то выкрикнул:
– Если они, б… дети, не хотят выдать нам вора, обманщика и злодея, то идем, братцы, в Стрелецкую слободу и побьем их стрельчих и стрельчат!
– Верно! Идем! – подхватили другие.
Этот возглас решил дело. Обеспокоенные за жизнь своих родных, стрельцы вмиг побросали оружие и разбежались, оставив Дмитрия одного. Его подняли и повели во дворец, как будто для допроса. Дмитрий смотрел вокруг, не узнавая своего роскошного жилища: все было разгромлено, ободрано, на полу, залитом кровью и заляпанном грязью, лежали трупы его слуг и музыкантов, обломки мебели… Обезоруженные алебардщики, окруженные стражей, молча проводили взглядами своего повелителя (заговорщики предупредили их: «Если пикните – вы пропали!»). Дмитрий в свою очередь посмотрел на них и застонал; из глаз его потекли слезы. Верный Вильгельм Фирстенберг сумел проскользнуть мимо стражи и увязался вслед за царем, которого понесли наверх. Когда Дмитрия бросили на лавку в одной из комнат, алебардщик подошел к нему – он хотел дать понюхать царю не то соли, не то спирта, чтобы привести в чувство. Но не успел он протянуть руку со склянкой, как удар бердыша повалил его к ногам Дмитрия.
– Эти собаки-иноземцы и теперь не оставляют своего воровского государя! – воскликнул убивший его мятежник. – Надобно их всех повесить!
Сразу нашлось немало охотников пособить ему в этом деле, но бояре не допустили избиения иностранцев.
Тогда толпа вновь занялась раненым царем. Его обступили и для разогрева стали всячески поносить:
– Еретик ты окаянный!
– Он Северщину хотел отдать Польше!
– Латинских попов привел!
– Зачем взял нечестивую польку в жены и некрещеную причастил?
– Казну нашу московскую полякам роздал!
Затем приступили к издевательствам: сорвали богатый кафтан и обрядили в рваный армяк.
– Смотрите, каков царь-государь, всея Руси самодержец!
Бояре поддержали шутку:
– У нас такие цари на конюшнях есть!
Наконец, войдя в раж, начали мучить его: кто тыкал пальцем в глаза, кто щелкал по носу, кто дергал за уши и за волосы… Один заговорщик ударил его по щеке:
– Говори, б… сын, кто ты таков? Кто твой отец? Как тебя зовут? Откуда ты?
– Вы знаете, – отвечал Дмитрий, – я царь ваш и великий князь Дмитрий, сын царя Ивана Васильевича. Вы меня признали и венчали на царство. Если теперь еще не верите, спросите у моей матери – она в монастыре, или вынесите меня на Лобное место и дайте говорить с народом…
Князь Иван Голицын поспешил прервать его:
– Я сейчас был у царицы Марфы: она говорит, что это не ее сын. Она созналась, что признала его сыном под страхом смерти, а теперь отрекается от него!