«Видимо, прибыл я в Ширван, — подумал Гор-оглы. — Что же, так сразу и попаду я во дворец ширванской царевны? Кто я такой, чтобы почтительные слуги взяли моего копя за поводья, помогли сойти с седла, отвели для меня в шахском дворце роскошные покои? Поскачу я лучше на базар. Где базар, там и слухи, где слухи, там и выход из трудного положения.
Погнал Гор-оглы своего копя в город. Сложил Гырат крылья, стал обычным конем, поскакал ни скоро, ни медленно. Дорога ровная, утоптанная, с обеих сторон, в три ряда на каждой стороне растут чинары, образуя над дорогой густой навес, а за степами — не глиняными, а мраморными — сады, и высоко шумят листвой тополя, шелестят яблони, зреет инжир. Не сдержал любопытства Гор-оглы, заглянул, сидя на коне, через стену самого высокого и обширного сада, а там, в саду, степенно прогуливаются нарядные, как свадебные гости, павлины, соловьи в розовых кустах сочиняют четверостишия, и если на мгновение замолкают, то лишь для того, чтобы подыскать созвучие; попугаи и скворцы, перебивая и не слушая друг друга, рассказывают, захлебываясь, городские сплетни; лебеди, мечтательные, как курильщики опиума, грезят о чем-то в сонных синих водоемах, а цветы, белые и красные, пряно благоухают, не потому, что хотят доставить людям радость, а потому, что цветы не могут жить не благоухая.
«Не сад ли эго ширванского шаха? Не здесь ли пребывает Зульхумар?» — подумал Гор-оглы и крикнул через стену:
— Ученейшие скворцы, образованнейшие попугаи, сделайте милость, скажите мне, как я могу проникнуть к ширванской царевне?
— Через колпачный базар! Через колпачный базар! — прокартавили скворцы и попугаи с неудовольствием, ибо Гор-оглы прервал их сплетни.
«Выходит, что я был прав, — подумал Гор-оглы. — Даже пернатые существа советуют мне отправиться на базар».
Поскакал Гор-оглы дальше, и тени чинаровых листьев замелькали на дороге под копытами Гырата. Из-за поворота появился всадник, молодой джигит, одетый, как сын знатного дома. Он пел веселую песню, глаза его сияли светом удачи.
— Почтенный джигит, — обратился к нему Гор-оглы, — не укажешь ли ты мне дорогу на колпачный базар?
— Ага, и ты хочешь купить колпак, шитый шелком, шитый руками солнцеликой Зульхумар? — Джигит рассмеялся. — Смотрю я на тебя, ты не богат. Хотя и горит бронзой богатырский лук у тебя за спиной, с виду ты один из тех безвестных воинов, что служат шаху за малую плату. Так неужели и ты возжаждал приобрести колпак, неужели не жаль тебе пятисот золотых монет?
— Мне мало знакома цена вещей, но кто слыхал, чтобы даже шелком шитый колпак стоил пятьсот золотых монет? Да и может ли быть, чтобы царевна Зульхумар, как бедная швея, занималась продажей колпаков, изготовленных ее руками? — усомнился Гор-оглы.
— Это может быть только в Ширване, в наилучшей из стран! — сказал знатный джигит и спесиво поглядел на Гор-оглы. — Я не привык дрожать, как иные скряги, над каждой монеткой, и приобрел я колпак, сшитый самой царевной. Возьми его в руки, окинь глазом, подумай, разве изделие прекрасных рук прекраснейшей из дочерей Ширвана недостойно высокой цены?
Джигит вынул из-за пазухи колпак и дал его в руки Гор-оглы. Затрепетал Гор-оглы — не потому, что его поразило тонкое шитье, а потому, что к этому колпаку прикасались руки той, ради которой он покинул Чамбиль, и почудилось ему, что он почувствовал касание этих рук. Скрывая волнение, стыдясь его, Гор-оглы спросил:
— Кто же продает эти колпаки?
— В том-то и дело, — воскликнул джигит, — что сама царевна продает их на колпачном базаре! Так вот и восседает на возвышении посреди базара, окруженная служанками, закрытая покрывалом из парчи, и торгует своим товаром.
— Если так неправдоподобно высока цена ее колпаков, то сколько же надо заплатить за то, чтобы, откинув покрывало, взглянутъ на лицо Зульхумар?
Тут впервые джигит вздохнул: