— Этот юнец вместе с царевной направляется к нам, не так ли? Чего же, глупые, волнуетесь вы без причины? Разве убежал безвестный чужак с шахской дочерью? Поглядим на него, позабавимся, а там видно будет, ибо он в нашей власти. А пока, на всякий случай, позовите сюда сто палачей и тысячу воинов.
Явились, покрытые железом, десять сотен верховых меченосцев, в руках у них плети, окружили сад со всех сторон. Пришли пешими сто палачей с топорами, выстроились у престола. Прискакал и Гор-оглы с царевной в седле. Он спешился у ворот дворца. Держа в правой руке повод Гырата, в левой руке — руку Зульхумар, он предстал перед шахом Ширвана. Богатырь из Чамбиля и пери из Города Тьмы склонились до земли. Начала речь Зульхумар:
— Шах-отец, перед вами тот, кого я полюбила, перед вами тот, кто предназначен мне судьбой, ибо он принес, единственный из людей, золотое колечко с моим изображением. Благословите нас, чтобы я и Гор-оглы, богатырь из Чамбиля, стали неразлучными, как душа и тело.
Карахан посмотрел па юношу, увидел его стать и силу, прочел в его глазах отвагу и простодушие, подумал: «А жених-то, кажется, неплох!» — и спросил:
— Кто ты, джигит? Каково твое ханство, город Чамбиль? Сам ли ты хан, или сын хана, или родич хана, или слуга хана?
— Нет у нас в Чамбиле ни ханов, ни шахов, ни хозяев, ни слуг, — сказал Гор-оглы. — Наш Чамбиль — город равных, город справедливости. И родство с тобой хочу я вступить не потому, что ты шах, а потому, что ты отец Зульхумар, которую полюбил я больше жизни. Если говорить о моем отце, о Равшане, то был он маслобоем, если же говорить обо мне, то я защитник той земли, которую возделываю своими руками.
Глаза шаха налились кровыо, и крови возжаждали топоры палачей, приблизившихся к Гор-оглы. Но шах не торопился: ведь юноша был в его власти, а новая забава — была не хуже, чем облава на дичь. Карахан спросил снова:
— Как же так, джигит, разве люди могут быть равными? Посмотри на землю: разве горы не похожи на седоголовых вельмож, мужей совета? Разве не склоняются покорно, как пахари, к подножию гор поля и сады? Разве темные лощины, как рабы, не пребывают внизу? Ничтожные слова ты сказал, Гор-оглы. Нет равенства в мире. Подумай, скажи нам другие слова.
— На земле — ты прав, Карахан, — есть высоты и низины. Человек может быть хозяином высот и низин, но человек не должен быть хозяином человека. Вот мои настоящие слова, других я не знаю.
Гор-оглы говорил, глядя шаху в глаза, и в глазах шаха зажглась ненависть. Он приказал палачам:
— Разрубите на куски этого богохульника, этого еретика!
Засверкали топоры, но сразу померкли, ибо ярче, сверканием истины, засверкал обнаженный меч в руке Гор-оглы. Палачей было сто, а не стало ни одного: кому суждено было пасть от меча, погиб, а кого берегла судьба для иной гибели, убежал. Тогда, не дожидаясь повеления шаха, со всех сторон ринулись верховые воины. Они избивали Гор-оглы плетьми — по плечам, но голове, по лицу. Зульхумар, чтобы защитить Гор-оглы от ударов, обвила его шею ласковыми руками, но досталось и ей, плети обожгли ее лицо, которое только стало еще краше, ибо что для бессмертных, вечно юных пери удары плети или меча?
А Карахан кричал, как бесноватый:
— Прочь, бесстыжая, прочь с моих глаз, отныне я тебе не отец!
Тысяча меченосцев спешились, заарканили Гор-оглы, связали его окровавленные руки и плечи, погнали в подземелье. Сорок воинов, пыхтя и надрываясь, подняли его бронзовый лук, пять воинов, проклиная свой жребий, подняли его чамбильский меч, положили их у престола из слоновой кости.
Семьдесят воинов поймали Гырата и заперли его в шахской конюшне. Прочие воины поволокли связанного Гор-оглы. На улицах столпились ремесленные и торговые люди, многие повисли на крышах, на заборах, на деревьях, жалели несчастного, говоря:
— Он обезумел, вообразив, что пришел из города равных, но хвала его безумству и позор шаху!
Зульхумар побежала вслед за узником. Пери Юнус, превратившись в земную девушку, плакала навзрыд земными, человеческими слезами. Она преобразилась благодаря колдовским чарам, но стала человеком благодаря страданию. Люди жалели ее, но иные говорили:
— Так ей и надо, негодной, из-за нее погибает славный юноша. Не могла, что ли, подождать, пока отец не выберет ей мужа?
Другие возражали:
— Может быть, девушки в Чамбиле сами себе выбирают мужа? Может быть, полюбив чамбильца, Зульхумар приняла его обычаи?
Гор-оглы бросили в подземелье па краю города. Рядом уже вбивали столбы для виселицы: казнь была назначена шахом на следующее утро. Зульхумар припала лицом к отверстию подземелья, ее горячие слезы, не остывая, медленно падали па грудь связанного Гор-оглы.
Так было, пока ночь не сошла на землю. Кругом опустело.
Зульхумар крикнула узнику:
— Слышишь ли ты меня, возлюбленный мой?
— Я слышу тебя, — поднялись из подземелья слова. — Я слышу тебя всем своим сердцем с тех пор, как увидел твои глаза сквозь листву Чамбиля, твое изображение на золотом кольце!
— Если ты меня слышишь, то знай, что я освобожу тебя. Я ухожу, но скоро вернусь.