Одиннадцатого октября в Троицу с известием о наступлении мира приехал игумен Воздвиженского монастыря Ефрем. Оно вызвало вполне понятную радость в правительственном лагере. Уже начались осенние холода и распутица, ощущался недостаток съестных припасов для собранных у Троицы ратных людей и фуража для их лошадей. 7 октября боярин и воевода князь Петр Семенович Урусов, руководивший сбором дворянского ополчения «для защиты государей», получил указание распустить провинциальных дворян, детей боярских, копейщиков, рейтар и солдат по домам, «чтоб им ныне прежде времени не изнужитца». В связи с предполагаемой военной угрозой со стороны Речи Посполитой нужно было иметь в резерве свежие войска, не изнуренные долгим стоянием в условиях осенней непогоды и бескормицы.
Правительница и бояре распорядились оставить под Троицей только «московских чинов людей»: стольников, стряпчих, московских дворян и жильцов, которых к ноябрю 1682 года собралось всего около трех тысяч человек. Кроме того, в распоряжении Софьи находилось до шестисот стрельцов Стремянного полка. Из этого видно, что в первой декаде октября правительница уже не сомневалась в своей бескровной победе над московскими повстанцами, — иначе она не отважилась бы распустить по домам огромное дворянское войско, насчитывающее, по свидетельству датского посла фон Горна, свыше 150 тысяч человек.{172}
Сам факт прибытия в лагерь под Троицей осторожного датского посла, выехавшего в Россию еще весной 1682 года, но решившего переждать опасные московские события сначала в Гамбурге, а затем в Смоленске, свидетельствует, что ситуация, по его мнению, уже стабилизировалась. 19 октября фон Горн «был удостоен своей первой аудиенции, в ходе которой были почти все обычные церемонии». В донесении королю Кристиану V от 23 октября (2 ноября) посол сообщает: «Оба их царских величества приняли мои документы в собственные руки и милостиво позволили мне сидеть в их присутствии». Софья не могла присутствовать на этой аудиенции, чтобы не нарушить правила дипломатического этикета. Зато ее участие в следующем мероприятии отражено в донесении фон Горна достаточно определенно.
В субботу 21 октября датский посол был приглашен «на конференцию» (переговоры) руководителем Посольского приказа князем Василием Васильевичем Голицыным. В конференции участвовали также думный дьяк Емельян Украинцев и «два подканцлера», то есть дьяки Посольского приказа. Датский дипломат сделал весьма важное замечание: «Со времени последней конференции старшая принцесса София Алексеевна в общем-то всем управляет, хоть и находится в тени» [буквально: «за черным занавесом»]. А. П. Богданов трактует его во вступительной статье к публикации этого документа следующим образом: «Софья, осуществлявшая уже в октябре 1682 г. функции правительницы, делала это втайне…»{173} Однако думается, что выполненный В. Е. Возгриным перевод документа не совсем точен: датский посол сообщает о «черном занавесе» не в переносном, а в прямом смысле. Таким образом, Софья, находясь за ширмой, участвовала в переговорах и каким-то способом по ходу дела давала указания руководителям Посольского приказа.
Что же касается функций правительницы, то Софья в это время уже никак не могла осуществлять их «втайне» и «находясь в тени». Первый известный документ приказного делопроизводства, неопровержимо свидетельствующий о признании властных полномочий царевны, датирован 24 октября. Это помета дьяка Е. И. Украинцева на деле о выдаче жалованья отправляемым в иностранные государства послам и гонцам: «191-го (7191, то есть 1682. —
Тем не менее Софья по-прежнему была правительницей фактически, а не юридически. Мнение А. С. Лаврова, что «Акт» об установлении регентства Софьи Алексеевны мог быть утвержден в октябре — декабре 1682 года,{175} представляется малооправданным. Как было показано выше, более обоснованна версия А. П. Богданова о составлении «Акта» не ранее 1687 года. Однако отсутствие официально утвержденных властных полномочий не мешало Софье исполнять обязанности регентши по праву единственного члена царской семьи, обладающего достаточными знаниями и способностями для выполнения этой нелегкой задачи.