Царица ночи

Он был единственным в коллективе, кто никогда не был женат и не состоял в отношениях сейчас и подозревал, что все ждали новостей об изменении его статуса – только что про тикающие часы не шутили. В ответ на его слова кто-то рассмеялся, а реаниматолог демонстративно закрыл лицо рукой.

– Матвей, Матвей… А я ведь после диагностирования синдрома Дента[10] начал считать тебя гением.

– Не понимаю, что изменилось.

– Тебя давно готовится пригласить на свидание красивая и умная девушка, ты не понял?

Прежде с этой точки зрения Матвей об Алисе не думал. Она была амбициозной, трудолюбивой, часто интересовалась его мнением о редких заболеваниях и обещала стать отличным хирургом. В операционной из них всегда получалась хорошая команда, и он мог предположить, что это породило надежды на большее. Глеб был прав и насчет ее красоты, и Матвей не сомневался, что ей не составит труда найти себе молодого человека. Это просто будет не он.

– При всем уважении к ней, – удивленно начал Матвей, – меня это не интересует. Не хочу морочить ей голову. И вообще, – добавил он, заметив, что ему собираются возразить, – сегодня вечером мне и так составит компанию прекрасная незнакомка.

– М-м-м. – Глеб многозначительно переглянулся с коллегами. – И откуда? «Баду»? «Бамбл»?

– «Ланцет» [11]. Болезнь Альбека во всей красе, – любезно ответил Матвей. – Познакомить?

– Каждый раз попадаюсь. Да ну тебя! – отмахнулся он под общий смех. – Одинокий волк среди хирургов.

Это было не худшее и не лучшее прозвище, которым его награждали за всю жизнь, – «зубрилой» в школе он стал очень рано, – так что Матвей не обратил на него внимания. И потом, в целом коллеги принимали его сдержанный характер и относились дружелюбно и вне операционной. Даже Глеб и тот знал, когда нужно было остановиться с шутками.

Но слово «одинокий» его задело. Это была неправда. Матвей не чувствовал себя одиноким, и причина, как ни странно, заключалась в смерти. А точнее, в ее посланнице.

До сих пор он боялся даже думать о чувстве, которое родилось из их необыкновенной связи – лучшего слова он не нашел – и которое мелькало в каждом взгляде и каждой улыбке во время их разговоров на любую тему. Он все время узнавал от Фаины что-то новое, но то, как она говорила, было не менее важно, чем сами слова. Ее голос смягчался, когда речь заходила о людях, чем-то ее восхищавших. Лицо больше никогда не становилось непроницаемой маской. В зеленых глазах отражалась улыбка, которой он не мог не любоваться, а в те моменты, когда они говорили о его работе, их взгляд становился серьезным и внимательным. Трогательнее всего было то, какой удивленной и благодарной она выглядела, когда он говорил, как ей идет новое платье или костюм – каждый день разные, или смеялся над историями о прошлом. Матвею нравилось узнавать ее характер через эти маленькие детали, и, пусть Фаина пока так и не вспомнила ничего нового из своей древней жизни, почти месяц спустя он обнаружил, что совсем не против и дальше жить с ней вместе в его маленькой квартире. Как врача, его должно было бы напрягать то, что она умела укладывать волосы силой мысли и была лишена базовых физиологических потребностей, не отказываясь при этом от чашки чая, но состояние Фаины находилось за гранью его понимания. И, к своему удивлению, Матвей смирился с этим.

В прошедшее недавно полнолуние он снова вспоминал Бал и не мог не подумать об их поцелуе. Чем больше времени они проводили вместе, тем сильнее он хотел однажды испытать то невероятное чувство еще раз. Но Фаина, которая всегда держалась с ним искренне и дружелюбно, ни разу не показала, что желала того же. Они почти не касались друг друга, а что до нарядов, Матвей уже усвоил, что она выбирала их по собственному желанию, не стремясь произвести на него какое-то особенное впечатление. Если бы она дала ему какой-то знак… хотя бы снова взяла бы за руку, как тогда, перед своим исчезновением из его квартиры, у него появилась бы надежда. О том, чтобы поцеловать ее, сперва не получив согласия, не могло быть и речи.

Уже на пути домой он вспомнил о словах коллеги. Может быть, он действительно ничего не понимает? Могла ли Фаина считать, что он и так сделал для нее слишком много, и потому не решалась возвращаться к этой теме? Но ведь ее помощь ему была попросту неоценима. А то, как приятно ему было думать, что по возвращении домой он увидит ее, – такого Матвей не испытывал ни к одному человеку. Даже к девушке, с которой в интернатуре встречался несколько недель, пока не понял, что дело было не в желании строить серьезные отношения – так он чувствовал себя менее одиноким в окружении однокурсников, у которых были пары и рождались дети. Они расстались без сожаления, а она к тому же призналась, что давно ходила на свидания с другими.

Поэтому Матвей всегда верил, что одному ему было лучше. Спокойнее. Безопаснее. К этому чувству можно было привыкнуть. Но так было до того, как он увидел перед собой шатенку с яркими зелеными глазами.