– Ну, может быть, в другой раз нам повезет больше, – пробормотал он с неуверенной улыбкой. – Я горжусь тобой, сын, ты прекрасно справился с нелегким поручением.
Он поднял чашу и предложил выпить за Антилла.
Вечер прошел за беседой под доброе фалернское. Я следила за тем, чтобы чаша Антония была постоянно наполнена, и надеялась, что он основательно напьется. Но к моему огорчению, он проявлял редкостную сдержанность, а под конец вечера объявил, что хочет сегодня спать у себя.
– У меня голова болит, так что лучше мне пойти туда. Там тише, подальше от обычного дворцового шума.
Антоний кликнул Эроса и неспешно удалился.
Я подождала, пока пройдет достаточно времени, и украдкой направилась к его покоям. Удивленный Эрос дал мне проскользнуть мимо него в спальню. Вообще-то, я рассчитывала, что Антоний спит – все-таки выпил он немало, – но как бы не так. В спальне горели лампы, он сидел и читал. Увидев меня, удивился.
– Что-то не спится мне сегодня одной, – промолвила я извиняющимся тоном. – Лучше я останусь у тебя – прилягу на этой кушетке, твою больную голову тревожить не стану.
– О, – сказал он со своей неизменной ласковой улыбкой, – моя голова не так уж и болит. Я не стану ссылать тебя на кушетку.
Последовал обмен любезностями и всякого рода экивоками, после чего мы улеглись в кровать вместе (хотя, чтобы незаметно сделать задуманное дело, кушетка подошла бы мне больше). Он потушил все лампы, но, к счастью, стояло полнолуние, и света в помещении было достаточно. Вскоре по равномерному дыханию я поняла, что он уснул.
Тихо, со всей возможной осторожностью, я слезла с кровати и пробралась к его одежде. Письмо, как и ремень, лежало под наброшенной сверху туникой: я запустила руку под нее и стала нашаривать кожаный футляр. Это получилось без труда. Так же осторожно я подобралась к окну и развернула свиток, чтобы луна светила прямо на него.
Неожиданно Антоний повернулся, и я замерла. А вдруг он заснул недостаточно крепко и заметит, что я делаю? Казалось, он пробуждается, и я не осмеливалась шелохнуться. Но нет: он всхрапнул, погружаясь в еще более глубокий сон. Прождав для верности еще несколько минут, я снова подняла письмо к свету и прочла:
А ниже, сразу под подписью и личной печатью Антония, небрежным почерком было набросано несколько слов:
Меня всю, вплоть до носа и кончиков пальцев, пробрало холодом. Антоний сделал это предложение, не поставив меня в известность. А Октавиан, который требовал у меня жизнь Антония, отказался, когда Антоний предложил ее сам. Он не знает, чего хочет. Разве что доказать, что меня можно заставить предать Антония? Он чудовище!
Дрожа, я свернула письмо, положила его на место и сама вернулась в постель, к Антонию. Мне очень хотелось разбудить его и обнять так крепко, как я никогда еще его не обнимала.
Но я решила, что лучше дать ему поспать.
Глава 48
Приближалась самая жаркая солнечная пора. Наступил июль, месяц Цезаря, и в первый день мы собрались вокруг его статуи в покоях Цезариона, чтобы совершить подношения и обратиться к нему с просьбами. Наш сын уже должен был добраться до побережья Красного моря и ждать там корабль, который в середине июля доставит его в Индию. После его отъезда я не получала о нем никаких известий. Несколько дней назад ему исполнилось семнадцать. Я благодарила Исиду за то, что она послала мне его, и молила оказать ему покровительство. Не подобает обращаться с одной и той же просьбой ко многим богам, но Цезарь стал богом совсем недавно, и я решила, что не грех попросить и Исиду.