Царская карусель. Мундир и фрак Жуковского

– Сколь ни велика сила нашествия, она рассеется, ибо Господь – на стороне Правды, и Сам – Правда Высшая.

– Ах, Карамзин! Наполеон одержал столько побед, что генералы, даже весьма искусные, совершают, встречаясь с ним на поле, ошибки невообразимые. Военная слава – магия.

– А мы – святая Русь!

– Спасибо, Карамзин. – Александр открыл ящик бюро, достал рукопись. Николай Михайлович увидел, что это его трактат «О древней и новой России». – Екатерина Павловна самого высокого мнения о вашей любви к государю, к Отечеству. Спасибо за чтение, за беседу. Это я прочитаю нынче и, надеюсь, с большою для себя пользою.

«О древней и новой России»

Полночь, но заснуть невозможно. У Николая Михайловича был с собою один из списков трактата. Сидел у свечи, вчитывался в строки, кои в сию минуту, возможно, прочитывал император.

«В XI веке Государство Российское могло, как бодрый, пылкий юноша, обещать себе долголетие и славную деятельность. Монархи его в твердой руке своей держали судьбы миллионов, озаренные блеском побед, окруженные воинственною благородною дружиной (это ведь и о нынешнем дне!), – казались народу полубогами…»

Карамзин не царедворец, тем дороже искреннее восхищение государем. Александр, конечно, привык к восторгу подданных, но жажда восхищать собою утоления не знает.

Кольнуло сказанное о княжеской междоусобице: «…и Россия в течение двух веков терзала собственные недра, пила слезы и кровь собственную… Народ утратил почтение к князьям». Как такое может понравиться? Но ведь правда! С удовольствием прочитал им самим написанное о самодержавии: «Сие великое творение Князей Московских было произведено не личным их геройством, ибо, кроме Донского, никто из них не славился оным, но единственно умною политическою системою, согласно с обстоятельствами времени. Россия основалась победами и единоначалием, гибла от разновластия, а спасалась мудрым Самодержавием».

И – как в пропасть. «Политическая система Государей Московских заслуживала удивление своею мудростию: они воевали только по необходимости, всегда готовые к миру; уклоняясь от всякого участия в делах Европы, более приятного для суетности Монархов, нежели полезного для Государства».

Это не камешек, это каменные глыбы, летящие со скалы на головы Александра, Павла и самого Петра Великого!

О Петре сказано невоздержанно. «Ограничил свое преобразование дворянством. Дотоле, от сохи до престола, россияне сходствовали между собою некоторыми общими признаками наружности и в обыкновениях, – со времен Петровых высшие степени отделились от нижних: русский земледелец, мещанин, купец увидел немцев в русских дворянах, ко вреду братского, народного единодушия государственных состояний». Карамзин вздохнул, оправил пальцами свечу. Петр II полунемец, Елизавета полунемка, Петр III полунемец, Екатерина немка, в Павле русской крови – четверть, в АлексАндре – одна восьмая…

Каково ему будет читать хотя бы это: «Петр уничтожил достоинство бояр: ему надобны были министры, канцлеры, президенты! Вместо древней славной Думы явился Сенат, вместо приказов – коллегии, вместо дьяков – секретари… Та же бессмысленная для россиян перемена в воинском чиноначалии: генералы, капитаны, лейтенанты изгнали из нашей рати воевод, сотников, пятидесятников… Честью и достоинством россиян сделалось подражание».

А дальше – хлеще. «Ужасы самовластия… Со времен Петровых упало духовенство России. Первосвятители наши уже только были угодниками царей… Церковь подчиняется мирской власти и теряет свой характер священный…»

А сказанное о гордом Петербурге: «Мысль утвердить там пребывание государей была, есть и будет вредною».

А о бабке? «Любострастный двор»… «Двор забыл язык русский…» Или это: «Хваля усердно Екатерину за превосходные качества души, невольно вспоминаем ее слабости и краснеем за человечество».

Холодел, перечитывая написанное о Павле: «Россияне смотрели на сего монарха, как на грозный метеор, считая минуты и с нетерпением ожидая последней… Зло вредного царствования пресечено способом вредным…»

И наконец о самом АлексАндре: «Едва ли кто-нибудь из государей превосходил Александра в любви, в ревности к общему благу; едва ли кто-нибудь столь мало ослеплялся блеском венца и столь умел быть человеком на троне, как он! – Прекрасно, но точка-то не поставлена. – Россия наполнена недовольными: жалуются в палатах и в хижинах, не имеют ни доверенности, ни усердия к правлению, строго осуждают его цели и меры!»

Николай Михайлович откладывал трактат, вставал, ходил по комнате, смотрел на икону и не осенял себя крестным знамением: пусть будет так, как будет.

Вполне расстроенный, ткнул пальцем в рукопись наугад, прочитал: «Россия же существует около 1000 лет и не в образе дикой Орды, но в виде государства великого, а нам все твердят о новых образованиях, о новых уставах, как будто бы мы недавно вышли из темных лесов американских!..»

Ничего себе. А это, это! «Новости ведут к новостям и благоприятствуют необузданностям произвола».

Осмеяна милиция, придуманная Александром. Народом осмеяна, но сказал-то об этом Карамзин.