– Военные ошибки Наполеона у всех на виду, но, совершая страшные промахи, он побеждал. – Огиньский приметил, как император совершенно невольно положил руку на белый крестик своего Георгия – память об Аустерлице. – В Наполеоне, что бы мы ни говорили, нельзя не признать великого полководца. Было бы неблагоразумно вызвать его на войну. Война с Францией причинила бы России только бедствия. И где нашли бы мы полководца, способного противостоять ему? Господи! Нелепо отвергать преобладающих дарований французских генералов и офицеров над нашими. Преобладания в совершенстве французской артиллерии над нашей. Преобладания храбрости французских солдат, привыкших к постоянным победам, ведомых столь же искусным, как и счастливым полководцем.
– Наполеона нужно лишать выгод, кои суть половина в его победах. Государь, когда я говорил с Вашим Величеством первый раз, я не скрыл своего участия в войне против России. И теперь буду честен. Не осуждаю своих соотечественников, а они будут в армии Наполеона – в этом я убежден – внушительной силой. Я всем сердцем разделяю их стремление к восстановлению Польши. Но в средствах, в способах достижения этой цели мы не сходимся. Государь, со всею горечью предвижу, как мои соотечественники обманутся в своих чаяньях получить от Наполеона желаемое. Я знаю, сколь ничтожно мало пожнут они плодов от своих великодушных усилий, от своих кровавых жертв… И вот мой план, вот мое страстное желание: станьте королем Польши! Лишишь Наполеона польской конницы, польской пехоты, и не только лишить, но поставить на свою сторону – значило бы принудить Наполеона отказаться от своих безумных затей… Государь, если вы со своим войском вступите в Польшу, а потом в Пруссию: ни Польша, ни Пруссия не достанутся Наполеону. Не достанутся ему и солдаты польские и прусские. Осмелюсь предложить Вашему Величеству, ежели вы примите корону Польши, создать еще и великое герцогство Литовское. В герцогство могли бы войти литовские губернии: Гродненская, Виленская, Подольская, Волынская, Минская, Витебская, Могилевская, Киевская с включением Белостокского и Тернопольского округов. – Огиньский говорил, говорил, боясь, что его остановят. Перевел дух, но глаз не поднимал на государя. – Ваше Величество, на престол герцогства было бы разумным венчать великую княгиню Екатерину Павловну.
И услышал радостное:
– Мне приятно, что мысли наши сходятся. Уже шесть месяцев занимаюсь я делом в духе ваших предложений.
Прощальный обед
9 апреля Александр пригласил к себе Шишкова и объявил свою волю:
– Я бы желал, чтобы ты, Александр Семенович, поехал со мною в Вильно, к армии. Может быть, для тебя это и тяжело (адмирал месяц тому назад встретил пятьдесят девятый год), но для Отечества нужно.
Сие было назначением Государственным секретарем. Из полного забвения в ближайшие сотрудники. Государственный секретарь – уста высшей власти.
От царя – в церковь, помолился и скорее домой, обрадовать Дарью Алексеевну нежданным возвышением и опечалить разлукой.
История позвала – страшись и радуйся. Посожалел Александр Семенович о минувших молодых годах, но такова, знать, воля Божия.
– Вот оно, мое оружие! – Александр Семенович отбирал и складывал в ларец гусиные перья.
Замирал, глядя, как хлопочет над чемоданами любезная Дарья Алексеевна. Всё-то у нее неспешно, да любо-дорого! Отменное белье, отменно стираное, отменно выглаженное. Лишнего не положит, нужного не забудет. Солдатского корня и солдатского воспитания. Внука адмирала Шельтинга, вдова морского офицера, голландка.
Почуяла взгляд, улыбнулась лучезарно.
– Я так рада за нас. Может, без войны обойдется. Дружочек мой, сие не токмо милость, но забота, коли государь тебе свою карету предоставил.
– Мне монаршее внимание зело лестно. Не адмиралу Шишкову почёт, но слову Шишкова! Одно тревожит. Апрель, матушка! Карета хороша, но дороги! Уж такие, должно быть, грязи, ни словом сказать, ни пером описать.
Рассмеялись. В груди потеплело, подошел, поцеловал в височек.
– Воррркуют! Воррркуют! – заревновал попугай хозяина к хозяйке. – Го-луппп-ки!
Голубей попугай не любил, слетаются к окнам стаями, приваженное адмиралом племя.
– Как же нам не поворковать, милостивый сударь! – укорил любимца Александр Семенович. – Разлука у порога. Ты и сам еще наскучаешься…
– Раз-злука! Раз-злука! – завопил попугай, но уж очень весело. Дурашка.
– Одевайся, родная! – Александр Семенович тронул губами румяную щечку Дарьи Алексеевны. – Хвостовым званы на прощальный обед.
Хвостов был самым близким другом Шишкова, двойной тезка – оба Александры Семеновичи.
На проводы приехали Крылов, Державин, сенатор Захаров, князь Шихматов, Жихарев.
В разгар пиршества принесли пакет. В пакете стихи. Хвостов их зачитал: